Граф
Шрифт:
С головой Андрей расстарался.
Через купца-Агафона нашел умельца новгородского, что не только мастерски резал всякие ложки-поварешки и посуду разную из дерева, но и для души фигурки всякие. Пригласил. Вроде как на подряд. И поручил ему изготовить голову дракона.
Марфа ее изобразила с помощью скетча, стараясь ориентироваться в этом образе на Смауга из известного кинофильма. С разных ракурсов нарисовала. А Андрей подсказал резчику, как сделать так, чтобы она не получилась очень тяжелой.
Сначала сделали заготовку с грубой обрезкой. Потом ее вдоль распилили. Выбрали максимум лишнего материала. А потом склеили обратно яичным клеем, что не боялось сие украшение влаги. Из-за чего получилась довольно большая, красивая, детальная, но легкая голова дракона.
И мало того, что вырезали, так еще и раскрасили, не жалея для того краски. Дорогой краски. Посему поделка получилась настолько эффектной, что ее пугались. Людям казалось, будто бы это голова настоящего чудовища. Особенно с некоторого расстояния. Хотя, конечно, на привалах возле нее всегда хватало зевак. Трогать ее Андрей запретил, заявив, что испортить могут, дескать, заговоренная. Но смотреть — пожалуйста…
Что там думал теперь этот Фредерик воевода не мог даже предположить. Вон — зенки пялит, словно призрак какой увидел или восьминогую кошку. И шушукается… шушукается со своими. Иногда крестится.
Слухи о том, что Андрей был возрожденным князем Всеславом, гуляли по земле несколько лет. И выглядели удивительно устойчивыми. Обрастая подробностями. Особенно после того, как на пиру в Туле сам Андрей рассказал много всего про Владимира Святого, какому Всеслав приходился правнуком.
Христианская легенда об этом человеке была хороша всем, кроме реалистичности. Поэтому люди воспринимали ее как некий апокриф, прославляющий и приукрашивающий реальное положение дел. Андрей же тогда рассказал им «реальную историю».
Дескать, ссора, как и всегда, произошла из-за денег. И, узнав о том, что средний брат мертв, юный Владимир не стал ждать своей участи. Он прихватил казну Новгорода и отбыл к родичам «в свеи». Там он снарядил драккар, собрал команду головорезов, и ураганил по Балтике и Северному морю самым безобразным образом. А потом, когда вернулся, у «Вовы» была уже ТАКАЯ репутация, что с ним не захотел связываться никто. Даже княжеская дружина, позволившая решить спор между братьями через хольмган — судебный поединок, на котором Владимир своего старшего и зарубил.
Немного подкачал Полоцк. Но и там бы все сложилось, как и везде на Руси, если бы не острый язык Рагнеды[6]. На Руси в те годы у женщин прав и вольностей имелось не в пример больше, чем в XVI веке. И обычаи среди знатных женщин не сильно отличались от скандинавских, далеких от фундаментального патриархата. Так или иначе, но полоцкая княжна съязвила в ответ на предложение стать женой Владимира. За что поплатились и ее близкие, и ее подданные, и женой она все равно стала, так как открыла рот не на того…
И таких баек Андрей рассказал много.
И они пришлись по душе многим Рюриковичам, ибо героизировали их предка. Для любого воина намного приятнее иметь в прародителях настолько могущественную и монументальную глыбу. Для верующих же, принятие христианства этим диким зверем стало выступать подлинным чудом. Опять-таки с подачи Андрея. Ведь одно дело крестить кроткого и безответного. И совсем другое — вот такого истинно языческого вождя, за которым охотно шли самые отъявленные головорезы.
Эти байки толмач Фредерику и начал рассказывать. Повествуя о том, что многие князья на Руси лишь два века назад стали носить по два имени. Одно мирское, а второе крестильное[7]. А до того имелось еще одно — родовое для домашнего общения. И там всякого рода Харальды встречались через раз или чаще[8].
Всеволод Брячиславич таким образом получался вполне себе нормальным представителем той среды. Причем едва-едва покрытой легким налетом христианства. И в полный рост мог похвастаться нравами как у того же Сигурда Крестоносца, который отличился тем, что воспевал хвалу Одину идя в Крестовый поход…
Этот Фредерик ведь поначалу не верил во все эти россказни. Ну болтают и болтаю. Сейчас же, увидев ритуал. Услышав старое наречие, более-менее им понимаемое. И погрузившись в байки, порожденные во многом сами Андрей, посеявшим их в благодатную почву, он совершенно сомлел. И холодный, даже несколько брезгливый взгляд свысока сменил на… страх, тревогу, настороженность…
Фредерик лишний раз теперь и не подходил к Андрею.
Что не осталось незамеченным остальными наблюдателями. И, волей-неволей этот датчанин стал источником новой волны слухов. Только уже пропущенных через него. С обширными дополнениями и пояснениями.
Персы, кстати, вполне поняли о ком идет речь. Благо, что в бассейне Каспия в свое время викинги тоже озоровали. И местами оставили о себе ОЧЕНЬ яркие воспоминания. Посему лица их вытянулись и наполнились тревогой. Как и лица латинских священников. А вот англичанин улыбался. Он не хуже датчан представлял себе, что это были за веселые ребята. Но Андрей же вел их не в Англию? Не в Англию. Что не могло не радовать…
Воевода же, держал маску невозмутимости, но, признаться, не знал, как из этой ситуации выпутываться. Волновался. Он, конечно, хотел приободрить своих людей подходящим ритуалом. Но и ритуал получился скомканным да усеченным из-за чертова датчанина. И в историю он вляпался нехорошую, породив новую волну слухов. Что выглядело особенно печально о канве задуманном ими способа взятия Азака. И так-то за глаза о всяком болтают…
«Дурак, — бурчал Андрей про себя… — старый дурак… только расслабился и снова в дерьме. А ведь только удалось успокоить эту бучу вокруг собственной необычности…»
[1] Река Упа в этом месте достигала ширины в 40 и более метров.
[2] В этом варианте истории Энтони начал участвовать в деятельности Московского торговой компании несколько раньше. До смерти Ченслора. И прибыл с ним в качестве одного из сопровождающих.
[3] Перевод прозаический: «Моя мама сказала мне, что я должен купить красивый корабль и весла, чтобы, отправившись с викингами, стоять на корме, направляя радостный сердцу кнорр туда, где смогу рубить одного человека за другим…»