Графиня де Монсоро. Том 1
Шрифт:
– Государь, – воскликнул герцог Анжуйский, – ведь вы поставите меня во главе Лиги?
– Я так думаю.
– Вы согласны, что я должен получить этот пост?
– Вполне.
– Наконец, вы сами-то этого хотите?
– Это мое самое горячее желание. Однако не следует вызывать чрезмерное неудовольствие кузена де Гиза.
– Коли так, будьте спокойны, – сказал герцог Анжуйский. – Если на пути к моему назначению вы не видите других препятствий, то я беру на себя лично уладить все с герцогом, – И когда?
– Сегодня
– Неужто вы поедете к нему? Вы нанесете ему визит? О брат, подумайте хорошенько, не слишком ли много чести.
– Нет, государь, я не поеду к нему.
– Ну а тогда как?
– Он меня ожидает.
– Где?
– У меня в Лувре.
– У вас? Но я слышал крики, его приветствовали при выезде из Лувра.
– Выехав через главные ворота, он вернется через потайную дверь. Король имеет право на первый визит герцога де Гиза, но я имею право на второй.
– Ах, брат мой, – сказал Генрих, – как я вам признателен за то, что вы строго блюдете наши привилегии, которые я, по слабости характера, иной раз упускаю из рук. Идите же, Франсуа, и договаривайтесь.
Герцог взял руку брата и наклонился, собираясь запечатлеть на ней поцелуй.
– Что вы делаете, Франсуа? Придите в мои объятия, я прижму вас к сердцу! – воскликнул король. – Там ваше настоящее место.
И братья несколько раз крепко обнялись. Обретя наконец свободу, герцог Анжуйский вышел из кабинета, быстрым шагом миновал галерею и поспешил в свои покои.
На его сердце следовало бы набить стальные и дубовые обручи, как на сердце первого мореплавателя, чтобы оно не разорвалось от радости.
После ухода своего брата король заскрежетал зубами от злости, бросился в потайной коридор, ведущий к спальне Маргариты Наваррской, которую теперь занимал герцог Анжуйский, и вошел в узенькую каморку, откуда можно было слышать беседу между двумя герцогами – Анжуйским и Гизом – так же отчетливо, как Дионисий из своего тайника мог слышать разговоры пленных.
– Клянусь святым чревом! – сказал Шико, открывая оба глаза и усаживаясь на полу. – До чего трогательны эти картины семейного согласия. Одно время мне даже показалось, что я на Олимпе и присутствую при встрече Кастора и Поллукса после шестимесячной разлуки.
Глава 39.
В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПОДСЛУШИВАНИЕ – САМЫЙ НАДЕЖНЫЙ ПУТЬ К ПОНИМАНИЮ
Герцог де Гиз поджидал герцога Анжуйского в бывших покоях Маргариты Наваррской, где некогда Беарнец и де Муи шепотом, на ухо друг другу, разрабатывали планы бегства. Осторожный Генрих Наваррский знал, что в Лувре почти каждое помещение устроено с расчетом на то, чтобы все разговоры в нем, даже ведущиеся вполголоса, мог бы подслушать тот, кого это интересовало. Герцог Анжуйский также не пребывал в неведении относительно такого немаловажного обстоятельства, но, очарованный простодушием и ласковым обращением короля, либо не придал ему должного значения, либо просто забыл о нем.
Генрих III, как мы уже сказали, занял свой наблюдательный пост в ту самую минуту, когда его брат вошел в комнату; таким образом, ни одно слово из беседы двух принцев не могло ускользнуть от королевских ушей.
– Ну как, монсеньер? – с живостью спросил герцог де Гиз.
– Все хорошо, герцог, заседание состоялось.
– Вы были очень бледны, монсеньер.
– Это бросалось в глаза? – обеспокоился герцог Анжуйский.
– Мне бросилось, монсеньер.
– А король ничего не заметил?
– Ничего, по крайней мере мне так кажется. Его величество задержал ваше высочество у себя?
– Как вы видели, герцог.
– Он, конечно, хотел поговорить с вамп о моем предложении?
– Да, сударь.
Наступило неловкое молчание, смысл которого хорошо понял король, не упускавший ничего.
– И что же сказал его величество, монсеньер? – спросил герцог де Гиз.
– Сама идея королю понравилась, однако чем более гигантский размах она грозит принять, тем более ему кажется опасным ставить во главе всего дела такого человека, как вы.
– Тогда мы близки к поражению.
– Боюсь, что так, любезный герцог, и Лигу, по-моему, могут распустить.
– Вот дьявольщина! – огорчился герцог де Гиз. – Это значит умереть, не родившись; кончить, не начав.
– Оба они завзятые остряки, что тот, что другой, – раздался над самым ухом Генриха, склонившегося у своего слухового отверстия, чей-то тихий и ехидный голос.
Король резко обернулся и увидел большое тело Шико, согнувшееся у другого отверстия.
– Ты посмел пойти за мной, негодяй! – вскипел король.
– Замолчи, – сказал Шико, махнув рукой, – ты мешаешь мне слушать, сын мой.
Король пожал плечами, но поскольку шут, как ни говори, был единственным человеческим существом, которому он полностью доверял, снова приник ухом к отверстию.
Герцог де Гиз заговорил опять.
– Монсеньер, – сказал он, – мне кажется, что если бы дело обстояло так, как вы сказали, король тут же объявил бы мне об этом. Принял он меня довольно сурово и, конечно, не стал бы сдерживаться и высказал бы мне в лицо все свои мысли. Может быть, он просто хочет отстранить меня от Лиги.
– Мне тоже так кажется, – промямлил герцог Анжуйский.
– Но тогда он погубит все дело.
– Непременно, – подтвердил герцог Анжуйский, – и так как мне было известно, что вы уже приступили к исполнению своей идеи, то я бросился вам на выручку.
– И чего вы добились, монсеньер?
– Король предоставил вопрос о Лиге, то есть о том, вдохнуть ли в нее новую жизнь или навсегда ее уничтожить, почти на полное мое усмотрение.
– Ну и что вы решили? – спросил герцог Лотарингский, глаза которого сверкнули помимо его воли.