Графиня Де Шарни
Шрифт:
– Давайте будем откровенны друг с другом, граф, – предложил Жильбер, останавливаясь на пороге и пристально вглядываясь в Калиостро. – вы сейчас, как и тогда, в Америке, пытаетесь уверить меня в том, что по лицу можете определять будущее человека.
– Жильбер! – отвечал Калиостро. – Я это делаю так же уверенно, как вы, глядя в небо, определяете путь звезды, в то время как большинство людей уверено! в том, что звезды неподвижны или движутся хаотично.
– В таком случае.., кто-то стучится в дверь, слышите?. –
– Скажите мне, какая судьба ожидает того, кто стоит сейчас за дверью. Скажите, какой смертью ему суждено умереть и когда это произойдет.
– Как вам будет угодно, – кивнул Калиостро, – пойдемте откроем ему сами.
Жильбер пошел в конец описанного нами коридора, чувствуя, что не может справиться с сердцебиением, хотя он изо всех сил пытался убедить себя в том, что абсурдно принимать это шарлатанство всерьез.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял изысканно одетый господин высокого роста с волевым лицом; он бросил на Жильбера быстрый тревожный взгляд.
– Здравствуйте, маркиз! – молвил Калиостро.
– Здравствуйте, барон! – отвечал тот. Заметив, что вновь прибывший опять взглянул на Жильбера, Калиостро представил:
– Маркиз! Доктор Жильбер – один из моих друзей… Дорогой Жильбер! Маркиз де Фавра – один из моих клиентов.
Оба господина раскланялись.
Калиостро обратился к незнакомцу:
– Маркиз! Не угодно ли вам пройти в гостиную и подождать меня: через пять минут я буду к вашим услугам.
Маркиз в другой раз поклонился, проходя мимо Калиостро и Жильбера, и исчез за дверью.
– Ну что? – спросил Жильбер.
– Вам угодно знать, какой смертью умрет маркиз?
– Вы же сами взялись это предсказать, не так ли? Калиостро странно усмехнулся, потом оглянулся, чтобы убедиться в том, что его никто не слышит.
– Вы когда-нибудь видели, как вешают дворянина? – спросил он.
– Нет.
– В таком случае смею вас уверить, что это – любопытное зрелище. Постарайтесь заранее занять место на Гревской площади в тот день, когда будут вешать маркиза де Фавра.
И он подвел Жильбера к двери со словами:
– Когда вам захочется зайти ко мне без предупреждения и так, чтобы вас никто не видел, нажмите на эту ручку справа налево и снизу вверх, вот так… Прощайте и извините меня, не стоит заставлять ждать тех, кому не так уж долго осталось жить.
Он вышел, оставив Жильбера одного, ошеломленного уверенностью Калиостро, которая могла возбудить любопытство доктора, однако так и не победила окончательно его сомнения.
Глава 5.
ДВОРЕЦ ТЮИЛЬРИ
Тем временем король, королева и члены королевской семьи продолжали свой путь к Парижу.
Карета продвигалась медленно, ее задерживали пешие телохранители, торговки на лошадях, грузчики верхом на увитых лентами
В пути юный принц проголодался и стал просить поесть. Тогда королева огляделась; раздобыть немного хлеба для дофина было совсем несложно: каждый простолюдин нес кусок хлеба на острие штыка.
Королева поискала глазами Жильбера.
Как известно читателю, Жильбер последовал за Калиостро.
Если бы Жильбер был рядом, королева не задумываясь попросила бы у него кусок хлеба.
Однако она не хотела обращаться с подобной просьбой к окружавшей ее толпе, она ее боялась.
Прижав дофина к груди, она со слезами в голосе проговорила:
– Дитя мое! У нас нет хлеба; потерпи до вечера; может быть, вечером у нас будет еда.
Дофин протянул ручку, указывая на людей, несших хлеб на остриях штыков.
– У них есть хлеб, – заметил он.
– Да, дитя мое, но это их хлеб, а не наш. Они ходили за ним в Версаль, потому что, как они говорят, в Париже они три дня не видели хлеба.
– Три дня! – повторил мальчик. – Они ничего не ели целых три дня, матушка?
Согласно требованиям этикета, дофин обыкновенно обращался к матери, называя ее «вашим величеством»; однако теперь бедный малыш хотел есть так же, как сын бедных родителей, и потому, проголодавшись, забыл об этикете и назвал ее «матушкой».
– Да, сын мой, – отвечала королева.
– В таком случае, – со вздохом заметил малыш, – они, должно быть, очень голодны!
Он перестал плакать и попытался заснуть.
Бедный королевский отпрыск! Еще не раз, прежде чем умереть, ему суждено, как и теперь, тщетно просить хлеба!
У городских ворот кортеж снова остановился, на сей раз не для отдыха, а для того, чтобы отпраздновать прибытие.
Это событие должно было отмечаться пением и танцами.
Странная остановка, почти столь же пугающая в своем веселье, как прежние – в своей угрозе!
Рыночные торговки спешивались со своих лошадей, вернее, с лошадей гвардейцев, приторачивая к седлу сабли и карабины; рыночные грузчики слезали с пушек, представавших во всей своей пугающей наготе.
Толпа, оттеснив от королевской кареты солдат Национальной гвардии и депутатов, окружила ее, словно предвосхищая ужасные грядущие события.
Эти люди, желая обнаружить свое расположение и выказать радость членам королевской семьи, пели, орали, выли, женщины целовались с мужчинами, мужчины заставляли женщин подпрыгивать, как в циничных ярмарочных гуляньях на полотнах Тенирса.