Графиня Монте-Кристо (Мадемуазель Монте-Кристо)
Шрифт:
— Безумные мечты! — прошептала графиня Монте-Кристо. — Бланш давно умерла, но я знаю, что у меня нет права отказать тебе ни в чем, Жозе. Счастье мое прошло и никогда не вернется, но я не стану препятствием на твоем пути. Киприенна достойна тебя, а ты достоин Киприенны. Иди же туда, куда влечет тебя судьба, а я всегда буду готова прийти тебе на помощь. Если Киприенна постучится в двери этого дома, они откроются для нее, но имя мое не следует произносить в присутствии Киприенны. Ради тебя я постараюсь воздействовать на ее мать и помогу тебе выиграть
— Да благословит вас Господь! — тихо прошептал Жозе.
— Я очень устала, — печально покачала головой графиня, — по правде говоря, я никогда еще не чувствовала себя столь утомленной. Думаю, смерть моя близка, ибо мною владеет какая-то странная и необычайно глубокая печаль. Подумать только, скольких несчастных удалось нам спасти за эти пять лет! Перед нами отступали голод, печаль, нищета, даже угрызения совести. Теперь нам предстоит во второй раз помериться силами с Матифо и Шампионом. Я протянула руку помощи госпоже Жакмен, ибо хочу спасти ее и ее сына. Оказывая влияние на Нини Мусташ, я борюсь с Шампионом. Я беру Урсулу под свое покровительство и снова на моем пути встает Шампион. Графиня де Пьюзо бросается к моим ногам, я выслушиваю горестную исповедь этой несчастной женщины и хочу сказать ей: «Встаньте, вы получили прощение!», но между нами встают полковник Фриц, Матифо и, конечно же, Шампион, ибо Шампион буквально всюду, без него не обходится ни одно злое дело.
Сказав это, графиня заломила руки и подняв их к небесам, воскликнула прерывающимся голосом:
— О Боже, Ты знаешь, что я поклялась никогда больше не испытывать ненависти ни к одному человеку, оставив для своих горестей и печалей лишь один день в году, этот самый день. Все остальные дни я решила пожертвовать своим несчастным сестрам во Христе. Я всегда давала щедрой рукой, разбрасывая повсюду семена милосердия и сострадания. Так что же заставляет этих жалких насекомых снова и снова вставать на моем пути? В такие минуты мне кажется, что голос гнева и мщения говорит мне снова и снова: «Ты по-прежнему женщина, Элен, и ты ничего не забыла, так сокруши же их, отомсти за погибших, отомсти за себя!»
Говоря это, она опустилась на скамеечку для молитвы и, борясь с сомнениями, протянула руки к распятию, молясь, подобно Иисусу на Масличной Горе: «О Господи, отверзи от уст моих чашу страдания!»
Жозе молча стоял, скрестив руки на груди, и с нежным сочувствием наблюдал за молящейся женщиной, мольба которой нашла путь и к его сердцу.
Прошло еще много времени, прежде чем графиня Монте-Кристо окончательно пришла в себя. Долгое время она ничего не могла сказать, губы ее чуть шевелились и лишь вздохи отчаяния и рыдания вырывались из ее груди.
Наконец она открыла глаза и, усилием воли стряхнув с себя отчаяние, воскликнула:
— Иди же, Жозе, иди, сын мой. Наш небесный отец читает в наших сердцах, Он, которому известно все, знает, что мы не хотели этой новой битвы, Он знает, что мы не стремились стать судьями в своих интересах, что мы не жаждали мести. Нет, наша цель гораздо благороднее и бескорыстнее. Если Господь ставит этих негодяев на нашем пути, то это значит, что Он хочет наказать их, выбрав нас орудием своей воли. Прощение раскаявшимся, возмездие коснеющим в греховном упрямстве!
— Да будет так! — воскликнул Жозе, поспешно выходя из комнаты.
Миновав оранжерею, он вышел из дома графини Монте-Кристо и сел в наемную карету.
Через двадцать минут виконт был в тенистой аллее, где мы уже встречали его, беседующим с госпожой Потель. На этот раз она тоже не заставила себя долго ждать и, держась за дверцу кареты, передала виконту ключ от садовой калитки.
— Что слышно о Луи, господин виконт? — спросила вдова, протягивая молодому человеку маленький кошелек. — Это для него; боюсь, как бы он снова не взялся за свое.
— Не бойтесь, госпожа Жакмен, мы постоянно наблюдаем за ним. Я сегодня же увижусь с его хозяином и вечером сообщу вам все новости.
Сказав это, виконт де ла Крус приказал извозчику отвезти себя на Вандомскую площадь. Выйдя из экипажа, он пошел в направлении бульваров и вскоре очутился в магазине Клемана.
Занятый работой Клеман весело напевал по старой привычке, приобретенной им еще в Браконском лесу.
— Луи Жакмен сейчас здесь? — спросил Жозе, дружески хлопая его по плечу.
— Нет, он еще пьянствует, — ответил Клеман и раздраженно добавил, — раньше он напивался всякий раз, как ее увидит, а сейчас пьет оттого, что нигде не встречает ее.
— Бедняга! — прошептал Жозе.
— Мне кажется, он сошел с ума, — продолжал Клеман. — Вчера я решил разыскать его и как ты думаешь, где он был? Сидел совершенно пьяный в грязной забегаловке за одним столом с весьма подозрительным итальянским бродягой, называющим себя сеньором Чинеллой!
— Вот оно что! — воскликнул Жозе.
— Да, причем они делили между собой какие-то деньги, должно быть, кого-то ограбили. Если хочешь, мы можем еще раз попытаться спасти его, но, по-моему, это будет пустой тратой времени, он просто неисправим.
— Напротив, — подумал Жозе, — кажется, сейчас самое время прийти ему на помощь!
ГЛАВА XX
Лежижан
На двери одного из домов на Монмартрской улице висела медная табличка, на которой черными буквами было написано:
«Э. Лежижан, посредник и
торговый агент»
Войдя в эту дверь, посетитель попадал в прихожую, вся обстановка которой состояла из одной длинной скамьи. В противоположных концах прихожей находились проволочные ограждения, на одном из которых красовалась надпись «Кассир», а на другом «Контора».
Посетители обычно направлялись в контору, представлявшую собой комнату довольно скромных размеров, в которой сидело трое молодых клерков, непрерывно что-то пишущих стальными перьями на линованной бумаге с восьми часов утра до пяти вечера.