Графиня Солсбери
Шрифт:
Поэтому, как только приговор был вынесен всеми баронами, король призвал мессира Карла Блуаского и сказал ему:
— Любезный племянник, мы только что присудили вам богатое и прекрасное наследство; теперь поспешайте и сами трудитесь над тем, чтобы отвоевать его у человека, владеющего им не по праву, а посему просите всех ваших друзей, чтобы они помогли вам. Я сам не премину прийти вам на помощь, предоставлю в ваше распоряжение, кроме золота и денег, которых вы сможете взять столько, сколько вам будет необходимо, моего сына герцога Нормандского, и прикажу ему вместе с вами командовать армией. Но со всеми этими делами я прошу вас — и советую вам — поспешить, так как если король английский, наш противник, которому присягнул на верность граф Монфорский, вступит в ваше герцогство, то нанесет и мне и вам великий урон, ведь в наше французское королевство нет более удобного и широкого прохода, чем Бретань.
Мессир Карл Блуаский, услышав эти обрадовавшие его слова, склонился перед своим дядей, благодаря за добрую волю; потом, повернувшись к пэрам и баронам, попросил своего двоюродного брата герцога Нормандского, своего дядю графа Алансонского, своего брата графа Блуаского, герцога Бургундского, герцога Бурбонского, мессира Людовика Испанского, графа и коннетабля Франции Иакова Бурбонского, графа де Гиня, виконта де Рогана и, наконец, всех принцев, графов, баронов и сеньоров, что находились во дворце, помочь ему в предстоящей тяжелой борьбе, и все обещали ему помощь, уверяя, что с радостью отправятся в поход вместе с ним и их сюзереном, герцогом Нормандским; после этого они разошлись, чтобы подготовить все необходимое к походу, как сие и надлежит, когда приходится идти в столь дальнюю землю.
Поскольку все знали, что король Филипп принимает близко к сердцу интересы своего племянника, они быстро подготовились к походу, и в начале 1341 года бароны и сеньоры, которые должны были идти на войну под знаменем герцога Нормандского, собрались в городе Анже, откуда сразу же пошли на Ансени, где тогда проходила граница герцогства Бретонского.
Пробыв здесь три дня, подсчитав и проверив свои силы, они убедились, что у них, кроме генуэзцев, три тысячи латников, поэтому они, решив, что солдат у них достаточно, смело вступили в герцогство Бретонское и, подойдя к городу Шантонсо, осадили его. Первые попытки взять штурмом эту крепость оказались плачевными, особенно для генуэзцев, которые, желая доказать свое усердие, безрассудно рисковали и несли крупные потери. Но постепенно осаждающим удалось с большим трудом построить стенобитные орудия и штурмовать крепость по всем правилам воинского искусства; горожане, поняв, что их осаждают с неотступным упорством и никакой надежды на помощь у них нет, сдались французским сеньорам; те их пощадили и, сочтя сие начало войны добрым предзнаменованием, пошли прямо на Нант, где находился их враг, граф Монфорский. Подойдя к городу, они окружили крепостные стены кольцом своих палаток с реявшими на них знаменами; лагерь был разбит правильно и красиво, как это было заведено у французских сеньоров. Жителям Нанта придавал мужества и решимости граф Монфорский, а также мессир Эрве де Леон, командир наемников, и они приготовились оказать врагам достойное сопротивление.
Военные действия начались незначительными стычками; потом произошло событие, имевшее столь серьезные последствия, что мы расскажем о нем с некоторыми подробностями.
Однажды утром наемники графа и несколько горожан предприняли вылазку, чтобы провести разведку местности, и натолкнулись на обоз из пятнадцати телег, груженных провиантом и воинским снаряжением: под охраной шестидесяти солдат он направлялся в лагерь французов. Так как воинов из Нанта было почти двести человек, они, не колеблясь, напали на обоз (одна половина эскорта была перебита, другая обращена в бегство) и, повернув телеги, погнали их к городу. Однако известие об этом нападении беглецы принесли во французскую армию раньше, чем защитники Нанта, которые очень торопились вернуться назад, достигли городских ворот. Французы схватили оружие; те, что успели вооружиться быстрее, вскочили в седла и настигли обоз у первой заставы. Здесь снова завязался жестокий бой, ибо из французской армий сюда примчалось много воинов; наемникам и горожанам пришлось бы совсем туго, если бы высланный из крепости отряд не подоспел к ним на подмогу и не восстановил равновесие в силах. Несколько горожан, в то время как их товарищи сражались, выпрягли лошадей и погнали их в город, чтобы французы, в случае если они выйдут победителями, не смогли хотя бы увезти телеги с добром. Поэтому вокруг телег продолжалась упорная схватка; к французам подошло такое мощное подкрепление, что горожане и наемники, видя с высоты крепостных стен, как теснят их друзей, с громкими криками толпой выскочили из города, в беспорядке кинувшись в гущу схватки. Но мессир Эрве де Леон, поняв по неумелости горожан вести бой, что долго они не продержатся, приказал отступать. Солдаты, привыкшие к маневрам и воинским командам, точно и в порядке исполнили приказ; горожане, неопытные в подобного рода делах, оказались в окружении французов без командира, а следовательно, не могли стойко и в единстве нападать или защищаться. В итоге многие из них погибли, а еще больше попало в плен, тогда как наемники, отступив в безупречном порядке, вернулись в город, потеряв всего несколько солдат; среди же горожан насчитывалось сто убитых, двести раненых и двести взятых в плен.
Эта вылазка закончилась тем, что в городе поднялось сильное недовольство против наемников: жители Нанта утверждали, будто наемники бросили их во время стычки с французами. Поэтому они не столько ради спасения своего добра (его уничтожали у них на глазах за крепостными стенами), сколько ради того, чтобы выкупить попавших в плен своих отцов, детей или друзей, вступили в тайные переговоры с герцогом Иоанном, обещая, в случае если французы гарантируют им жизнь и сохранность имущества, а также обяжутся вернуть их родственников и друзей, открыть одни из городских ворот, дабы французские сеньоры смогли проникнуть в крепость и захватить графа Монфорского в замке. Эти предложения были слишком выгодны для герцога Нормандского, чтобы он мог их отвергнуть: они были приняты, и в условленный день французы, найдя ворота открытыми, ворвались в крепость; прежде чем граф Монфорский успел подумать о защите, его схватили и связанным привезли во французский лагерь; при этом, как и было договорено, городу не причинили никакого ущерба. Карл Блуаский тотчас поставил в Нанте большой гарнизон, а сам вместе со своим пленником приехал к Филиппу де Валуа, очень обрадовавшемуся, что в его руки попал виновник этой роковой войны; король повелел заточить графа Монфорского в башне Лувра и держать его там как повинного в преступлении и предательстве.
Пока в Нанте и Париже происходили все эти события, Эдуард в конце декабря 1341 года, зная, что между Бретанью и Францией открылись военные действия, готовился во исполнение данного им обещания направить войска своему вассалу графу Монфорскому, когда однажды утром Джон Невил, приехавший из Ньюкасла, где, как мы знаем, был наместником, известил короля, что сейчас он слишком поглощен собственными делами и даже помышлять не может о том, чтобы распутывать чужие дела.
Мы уже рассказывали, как король Давид разослал свое послание и как все шотландцы — одни из любви к нему, другие из ненависти к Эдуарду — быстро откликнулись на него; в итоге его армия скоро достигла шестидесяти пяти тысяч человек, среди которых насчитывалось три тысячи латников, и король Давид вступил в Англию, оставив слева от себя замок Роксбург (он был на стороне англичан) и город Берик, где был заточен Эдуард Балиол, соперник Давида в борьбе за трон Шотландии, и стал лагерем под крепостью Ньюкасл, на реке Тайн. Начало этого похода ознаменовалось несчастливыми предзнаменованиями, ибо в ту ночь, когда приехал Давид, отряд осажденных, выбравшись через потайной ход, ворвался в лагерь шотландцев и, захватив прямо в постели графа Муррея, увел его в качестве пленника. Граф Муррей был храбрый рыцарь, унаследовавший от отца (тот был регентом при несовершеннолетнем Давиде) сильную и преданную любовь к своей стране и своему королю. На другой день Давид приказал идти на штурм, но после двухчасового боя у городских заграждений был вынужден отступить и, потеряв много солдат, ушел на Дарем.
Как только Джон Невил, комендант замка Ньюкасл, увидел, что враг уходит, он вскочил на самого резвого коня и окольными дорогами, известными лишь местным жителям, за пять дней добрался до Чертей, где тогда находился король Англии. Он был первым гонцом, доставившим Эдуарду известие о вторжении шотландцев. Король Эдуард в свою очередь поспешил разослать собственный манифест. В нем призывались к оружию все англичане старше пятнадцати лет, но не достигшие шестидесяти. Король, торопясь лично оценить силы и замыслы вражеской армии, назначив своим рыцарям, оруженосцам и лучникам встречу на границах Нортумберленда, морем отправился в Берик. Едва прибыв в город, он узнал, что Дарем взят штурмом, а все его жители (с них даже не запросили выкуп) уничтожены, в том числе монахи, женщины и дети: не проявив почтения к святому месту, их сожгли в церкви, где они искали спасения.
Приезда в Берик короля, хотя Эдуард был один, без войска, оказалось достаточно, чтобы Давид Брюс решился на отступление: он отошел к границам Шотландии, выйдя на берега реки Твид; поскольку надвигалась ночь, он разбил лагерь поблизости от замка Уорк, где прекрасная Аликс Грэнфтон ждала возвращения мужа, который, будучи военнопленным, находился в парижской тюрьме Шатле. Замок Уорк, во всех отношениях заслуживающий считаться крепостью, защищали наш давний знакомый Уильям Монтегю и сотня храбрых воинов. Юный бакалавр за четыре года, прошедшие с начала нашего повествования, превратился в зрелого мужчину, оставшись все таким же благородным; чувствуя, что враг совсем близко, он не мог не заразиться военной лихорадкой. Он взял с собой сорок хорошо вооруженных славных воинов на добрых конях и, напав на вступивший в ущелье арьергард шотландской армии, перебил двести шотландцев и увел сто двадцать лошадей, груженных драгоценностями, деньгами и дорогой одеждой; крики раненых, звон оружия отдались по всей армии, содрогнувшейся так, словно она была одним телом, и достигли Уильяма Дугласа, шедшего во главе авангарда. Змея, которой наступили на хвост, обернулась, готовая проглотить маленький отряд; но Уильям Монтегю уже отступил вместе с пленными и добычей.
Уильям Дуглас бросился в погоню за Уильямом Монтегю, но успел лишь вонзить свое копье в наружные ворота замка в тот миг, когда они уже захлопнулись за мародерами. Дуглас тотчас завязал бой с воинами, охранявшими крепостной вал. Рыцари Швеции и Норвегии, принцы Оркнейских и Гебридских островов, увидев, что начался штурм, поспешили на помощь осаждающим; наконец сам Давид Брюс с остальной армией вмешался в сражение (оно было долгим и кровопролитным). Замок яростно атаковали, но столь же мощно защищали, и оба Уильяма творили чудеса. В конце концов король, убедившись, что без осадных орудий ничего не добьешься, а трупы самых храбрых его солдат уже валяются под крепостными стенами, приказал прекратить этот неподготовленный штурм. Однако сражающиеся так разгорячились, особенно Дуглас (Уильям Монтегю опознал его по окровавленному сердцу на гербе), что король Давид был вынужден обещать шотландцам не уходить от замка до тех пор, пока он не отомстит за гибель своих людей и не отобьет похищенное; захват обоза каждый шотландец считал своим личным оскорблением.
Нападавшие тут же отошли от замка на расстояние в два перелета стрелы, унося с собой раненых и тела знатных рыцарей. Трупы всех прочих они оставили у подножия крепостных стен. Одна часть армии сразу принялась обозначать свои позиции, разбивать лагерь, устанавливая метательные орудия и приспособления, которые должны были послужить при завтрашнем приступе, тогда как другая часть была поглощена не менее важными работами, зажаривая на кострах неосвежеванные туши быков и баранов, или, достав из сумок плоский камень (каждый всадник возил его с собой), раскаляя его на огне и кладя на него горсть смоченной в воде муки: под действием тепла она тут же превращалась в некое подобие лепешки. Подобный способ готовить пищу в походе избавлял шотландцев от необходимости таскать в обозе печи и котлы, перевозка которых замедляла движение войсковых частей. Поэтому в своих набегах или отступлениях они могли совершать форсированные марши по восемнадцать-двадцать льё, совершенно сбивавшие с толку противника.