Графоман
Шрифт:
Обычно Гриша никогда этого не делал, а тут позвонил из первого же автомата, Маша была дома, голос у нее был спокойный, она не стала, как остальные спрашивать 'почему не звонил, куда пропал …', хотя у Гриши был заготовлен ответ, он, мол ездил в поездку по Волге с французами по линии 'КМО, Комитета молодежных организаций' … Нет, ложь не понадобилась. Через три месяца Гриша переехал к Маше жить. Родители ее оказались людьми современными, они приняли дочкиного 'бойфренда', хотя так еще почти никто не делал. Гриша прожил в Машиной семье около года и в конце пятого курса перед самым его распределением они поженились. Еще через год у них родилась Аллка. Про свадьбу и вспоминать-то было нечего. Много родственников, ребят из института, Валерка, сначала не отходящий от Гриши ни на шаг, потом куда-то резко смылся. Гриша даже не очень успел заметить с кем. Он тогда даже немного на друга обиделся.
Интересно, как он сам тогда к Маруське относился? Любил? Вроде, да. Маруся была ему желанна, он ее хотел и они мастерски научились доставлять друг другу удовольствие. Она была умна, каким-то типично женским мудрым тонким умом. Это не был интеллект, эрудиция, широта, скорее интуитивное понимание того, как надо … соблюдение неких правил, принципов и установок. Для создания семьи Марусин ум был достаточен, но … Тогда Гриша и не задумывался ни про какое 'но'. Не видел он в их отношениях 'но', хотя были разные мелочи, которые его временами настораживали. Например, до женитьбы ему казалось, что когда у него появится жена, в его жизни все будет по-другому. Он создаст их особый семейный мир и остальной 'большой' мир перестанет его манить, ему некуда будет рваться, он удовлетворится своим счастьем вдвоем. Нет, этого не произошло. Ему было хорошо с Машей, они много времени проводили вместе, совершенно не напрягаясь, но … вдруг ранним вечером, когда убрав тарелки после ужина, они усаживались смотреть телевизор рядом с Машиными родителями, у Гриши возникало острое желание … отвалить. Иногда звонил Валерка, приглашал их вдвоем с Машей куда-нибудь сорваться и приехать … к друзьям, в ресторан, на просмотр фильма … Один Гриша конечно бы поехал, а с Машей … ему почему-то не так хотелось.
Они иногда ездили и Машины родители всегда им вслед говорили 'ну, куда же вы на ночь глядя …'. Маша никогда его от поездки в бывшую компанию не отговаривала, но … Гриша стал чаще отказываться, чем соглашаться. Ну, зачем ему куда-то ехать, если им хорошо дома. Лень на улицу выходить. Вот сейчас они посмотрят кино и лягут спать, а завтра … завтра будет то же самое. Стабильность прекрасна, но … опять это 'но'. На самом деле он прекрасно знал, почему он отказывается. Правда была в том, что в их компании у него, у Гриши Клибмана, был особый статус, бесшабашно-холостяцкий, а сейчас статус переменился. Ребята знали его девушек, его выходки, выкрутасы и номера … а теперь он приводил жену, пусть симпатичную, стройную, смешливую, неглупую … но жену. Он не мог уже быть рядом с ребятами тем, кем был раньше. Там у них была разношерстная компания плейбоев, среди которых он был 'первым среди равных', а плейбой женатым не бывает. Гриша видел, что друзьям приходится в присутствии его жены играть какие-то роли, они за собой следили и не расслаблялись. Даже Валерка немного напрягался. И зачем это было надо?
Несколько раз Валера приходил к ним домой со своими девушками, но из этого тоже ничего хорошего не вышло. Трудно даже было сказать почему, хотя нет, и Гриша и Валера знали почему, только не захотели этого вслух друг перед другом признать: им по-настоящему хорошо было только вдвоем, или иногда с ребятами, своими. Другой близкий человек, каким, все всякого сомнения, была жена, им обоим был не нужен. Такой, пусть и родной, 'третий лишний' мешал. Однажды Валерка Грише даже об этом сказал: 'Ничего, Гринь, дай срок, вот я тоже женюсь, и мы будем дружить домами'. Такое вот типичное 'желаемое за действительное'. И тот и другой знали, что вряд ли так получится.
Гриша помнил, что у него тогда не проходило ощущение, что он странным образом по-прежнему свободен. 'А что такого … мы взрослые люди … если что … разойдемся и все'. Ничто не предвещало в их жизни никакого 'если что', но Гриша не мог принять незыблемость своего положения, ему казалось, что все еще можно переиграть. И только, когда у них родилась Аллка, он вдруг понял, что 'ставки сделаны', от маленького ребенка он никогда и никуда не денется. Он и от Мани никуда не собирался 'деваться', хотя и играл с этой мыслью, но теперь занавес над его семейной жизнью опустился окончательно.
В те времена они с Валерой виделись нечасто. И тот и другой интенсивно занимались карьерой. К тому же у Валеры был невероятно бурный роман с парашютисткой. Он был ею заворожен и, когда изредка встречался с Гришей наедине, мог разговаривать только о своей Тане. Зацепила его тогда эта девушка.
Валера, новоиспеченный выпускник Физтеха, поехал по старой памяти на институтский вечер в Жуковский. Там они гуляли с ребятами-физиками, забрели на аэродром, смотрели авиашоу, какие-то показательные прыжки и … Гриша позже 'видел' Валериными глазами его первую с Таней встречу, хотя и не присутствовал на ней. Ну, шоу – как шоу: сначала истребители, фигуры высшего пилотажа, подсвеченные шлейфы реактивных потоков из хвостов. Потом крохотные, отделяющиеся от машин фигурки парашютистов, зависание в воздухе, свободное парение, фигурки берутся за руки … и наконец разноцветные пятна, раскрытых куполов парашютов. Валера увидел Таню в утепленном синтетическом костюме, перевязанную какими-то ремнями, из которых торчали крючки карабинов, в грубых высоких ботинках на шнуровке. Она только что приземлилась, парашют кто-то за нее где-то складывал. А еще она держала в руках шлем, с врезанными туда очками. Валера такие видел на картинках из Маршака. А тут девушка подошла к ребятам, кого-то она, вроде знала, и сказала, что она – Таня и да, конечно, она придет вечером в клуб на вечеринку. Вечером Таня приоделась и уже ничем не напоминала парашютистку, но шлем и ремни Валера запомнил и у него случился один из самых ярких романов его жизни, не закончившийся, правда, ничем. Хотя … почему 'ничем', он закончился пустотой и болью.
Валера тогда совсем пропал, и все, что происходило Гриша узнал уже много позже. Они оба тогда только начали выходить из периода какого-то повышенного интереса к женщинам, гона, животных брачных танцев. Этот период начался у них относительно рано, сразу после школы, и даже еще в школе. Он заканчивался, приелся обоим, но все равно представлялся 'свободой' и даже сейчас Гриша испытывал ностальгию по их первой 'отвязанной' молодости, по их плейбойским победам.
Гриша услышал, как к гаражу подъехала Машина машина. Мысли его сразу переключились на их с женой обычную жизнь. Маша сходу начала обсуждать с ним
'какой бессовестный внук Антон, и он, Гриша бессовестный тоже'. Алла ей жаловалась, что папа заступался за Антона … а он мальчика в школе ударил. Второй раз все это обсуждать Грише уж совсем было неинтересно. Он слабо отбивался, объясняя, что ничего такого не имел в виду, и что 'пусть они сами воспитывают своего ребенка, что он ни при чем'. Он вообще не мог понять, почему, обсуждая с ним Антошино поведение, Аллка была уверена, что он будет дудеть с ней в одну дуду. А чего бы он стал с ними соглашаться, если был несогласен? А Маруся? Ну зачем она с ним про это говорит? Что больше поговорить не о чем? Хотя … о чем еще?
– Мань, помнишь Валеркину парашютистку?
– А при чем тут она? Какое это имеет отношение к драке Антона?
– Ладно, никакого. Это я так …
Что это, право, на него нашло? Может дело тут в том, что ее мозг все время в настоящим, а его – в прошлом? Интересно, а о чем Маруся вспоминает? И вспоминает ли? Может он один такой? Мыслями в прошлом. Да, нет, это не так, не только в прошлом. Вот недавно Аллка с мужем и дочерью отдыхали в круизе на прекрасном теплоходе … она была отдыхом не вполне довольна, и потом долго рассказывала почему. Что ей могло не понравиться на этом плавучем острове комфорта? Всем нравится, а ей нет? Он прекрасно понимал, что там у нее было не так. Да и Маруся, надо отдать ей должное, понимала. Гриша тоже когда-то плавал пару раз на таких фешенебельных круизных судах, но у него все было по-другому: он там работал переводчиком, руководителем различных туристических групп по линии КМО. Он был занят и его развлекали романы, ночные прогулки по палубе, ночи в красивых удобных каютах, а Аллка же была там с семьей. Дочь долго и страстно рассказывала о невозможности ни с кем общения, бесконечную озабоченность мужа спортивными занятиями, его беспрерывные дневные сны. Она жаловалась, что там не с кем слова было сказать.
Он 'видел' эти разноязыкие развязные толпы невоспитанных туристов, желающих за свои деньги получить удовольствие по 'всей программе'. Шоу слишком примитивные, усредненно– безликие, как бы на любой вкус. Плоские вульгарные шутки, старые трюки, грубый, тупой гогот. Бесконечная озабоченность едой, разными ресторанами, жующие рты, невкусное и жирное изобилие, нелепо разодетые дядьки и жирно накрашенные тетки, все немолодые. Вечером можно либо дергаться на танц-поле, либо напиваться в баре. Понятное дело, днем люди прохаживаются по палубам, сидят в салонах, валяются на шезлонгах рядом с бассейнами. Они не против поговорить … но этот их американский 'смол-ток', болтовня ни о чем. Ну зачем узнавать о чьих-то внуках или детях, о прошлых отпусках, об удачных поездках … Более глубокие беседы не приняты, люди настолько не привыкли друг друга 'грузить', что уже и не в состоянии вести более осмысленные разговоры. Ни секунды нельзя побыть одному. Народ везде, и никто не понижает голос, все орут, хорошо, если по-английски. Часто слышен визгливый агрессивный китайский … Алла рассказывала про 'прекрасный' теплоход, а Гриша видел 'картинку', катал ее в своей голове, и прикидывал, куда ее можно будет встроить? Должно же у него что-нибудь происходить на таком теплоходе.