Графоман
Шрифт:
И тут в уборную вдруг вошел Валерка, собираясь намочить тряпку. На секунду он застыл, а потом с каким-то криком, который Гриша сейчас не помнил, бросился на Васька, безошибочно определяя вожака своры. Пока его не повалили, он успел съездить свой грязной тряпкой Ваську по морде. Они оба лежали в мелкой луже, лицом друг к другу. Гриша заметил, что Валерка не закрыл глаза. Внимание пятиклассников переключилось на Валерку, кто-то больно пнул его по коленкам, а потом еще по шее. Гриша видел, что глаза друга наполнились злыми слезами, но они оба молчали, уставившись друг на друга, моля другого о молчании, заклиная не плакать и не просить пощады.
Раздался звонок с перемены, парням пришлось остановиться, хотя было понятно, что никакой весомой
– Валер, ну … это … спасибо тебе. Побили они тебя …
– Ну, побили … подумаешь … Ты, что, Гриш, ладно тебе. А что случилось-то? Что они к тебе пристали?
– Они у меня рубль просили …
– А ты не дал? Ну, правильно. Я бы тоже не дал.
– Я-то не дал, но они все равно отобрали. Что я мог сделать? Они большие.
– Да, ладно. Мне мать тоже рубль дала. Да, что теперь говорить . Не пойдем же мы в кино такие грязные. Не чуешь? От нас не воняет ссаками? Гриш, понюхай.
– Да, иди ты, буду я тебя нюхать. Ладно, отмоемся. У меня дома никого нет. Хочешь ко мне пойдем сразу.
– Ага, пойдем. У меня же бабка. Сейчас как начнет: 'Валерик, Валерик …'. Раскудахтается. Я слышал , как они тебя обзывали. Гады.
Валера был лучшим Гришиным другом, но они никогда с ним про 'евреев' не разговаривали, как-то этот сюжет не возникал. Однако после пережитого Гриша почувствовал необходимость на эту тему объясниться. Понимал ли Валера
'это самое' про друга? Может он не знал что Гриша … , а вот сейчас узнает …
– Валер, тут все правильно: они меня называли 'жидом', а это так и есть … Я – жид, ну, … еврей … понимаешь?
Валерка молчал, то ли не знал, как реагировать, то ли переваривал информацию … Сейчас от его ответа для Гриши многое зависело. Что он скажет – так у них всё и сложится, или не сложится.
– Я знаю, Гриша, что ты еврей, – наконец сказал Валера. Твоя фамилия Клибман … так? Я что, дурак? Ну еврей ты, и что дальше? А 'жид' плохое слово, я знаю, я у папы спрашивал … ну … про тебя. Я не позволю так тебя называть. Мы же друзья. Пусть кто-нибудь попробует. Они просто дураки … нет не просто … они – гады и суки. Ты как? Ухо-то как? Лучше?
После Валериных слов Грише стало легко и радостно на душе, он даже был рад, что их сегодня побили, что так все получилось. Валерка за него вступился, он тоже лежал на том обоссаном полу. Ничего, переживут. Главное они не сплоховали, одинаково поняли ситуацию и не ныли. Гриша знал, что если кто-нибудь обидит его друга, он тоже за него заступится, чего бы ему это не стоило. Хотя кто Валеру мог обидеть? Он же не еврей. Но к нему же в туалете пристали не потому что он еврей, а из-за рубля. Такое и с Валерой могло случится. Правильно он все-таки сделал, что не сдался. Валерка его понял. Раньше он об этом не думал, а сейчас понял, что Валера ему настоящий друг, что ему повезло. Настроение стало хорошим, на кино наплевать, и на рубль тоже. И вот они сейчас пойдут к нему домой и … все будет хорошо. Когда Гриша открывал дверь квартиры ключом, он вдруг вспомнил мерзкую рожу Васька, и жгучая злоба вновь затопила все его мысли, даже кулаки сжались. Вечером надо будет объясняться с мамой по поводу синяков и красного уха, но что все это стоило по сравнению с Валерой рядом и несколькими часами одиночества в квартире.
Решено было сначала помыться, а уже потом лезть в холодильник и искать что-нибудь поесть. Гриша открутил душ, задвинул занавесочку и предложил Валере идти первым:
– Давай, Валер. Вот тут мое полотенце возьмешь. Там мамин шампунь, только много не лей. Ладно? Я пойду посмотрю насчет поесть.
– Ага, давай. Я голодный, как волк. Давай … мы с тобой поедим, и может еще в кино успеем. А не успеем … да и ладно.
Гриша открывал дверцу холодильника, поставил разогреваться кастрюлю с борщом, нарезал хлеб. Он слышал, как в ванной лилась вода, представлял Валерку под душем. Он тоже сейчас встанет под горячую струю и наконец отмоется от 'ссак'. Вдруг он услышал Валеркин голос:
– Гринь, а ты где? Чего тебе ждать? Иди сюда. А то я спешу, а тут такая водичка приятная. Неохота выходить. Иди. Что нам с тобой места не хватит …
Гриша с готовностью поспешил в ванную, где от горячей воды уже образовались легкие клубы пара, каплями оседающего на зеркале. Он быстро скинул с себя форму и белье и залез к Валерке под душ. Восхитительные струи полились по телу, хлестко разбрызгиваясь по сторонам, на кафельную стенку и на занавеску. Валеркино блестящее местами в мыльной пене тело было совсем близко. Валерка шутливо обхватил его руками и коснулся его бедра своей крепкой слегка торчащей пипиской. Валерка принялся орать песню про пионера-героя: 'Жил в Ростове Витя Черевичкин, в школе он отлично успевал … '. Песня получалась здорово. Гриша даже и не знал, что у друга такой хороший слух, и что он оказывается любит петь. ' … и в свободный час он, как обычно, голубей ленивых погонял …' – выводил Валера мелодию, вкладывая в песню все свое радужное настроение. Он вертелся под душем, отфыркивался, набирал в рот воду и делал фонтанчик: 'Смотри, Гринь, я – кит' – радостно орал он.
Гриша тоже включился в веселье и баловство друга, он старался ему подпеть, они стали соревноваться, у кого получится фонтанчик длиннее … но в то же время Гриша украдкой рассматривал Валеркино тело. Он видел друга голым в первый раз. Они были примерно одного роста, чуть выше среднего. Пару мальчиков в классе были выше их, остальные гораздо ниже. У Валеры были длинные крепкие ноги, костлявая спина, впалый живот. Гриша подумал, что ноги у него самого, пожалуй, не такие крепкие, но плечи пошире. Но самое главное были не ноги и не плечи, Гришин взгляд, хотя он и пытался его отвести, упрямо упирался в Валеркину пиписку. Теперь она уже совершенно не выпирала, наоборот обвисла довольно длинным обрубком. 'А у меня как …? Больше или меньше, чем у него? У него вроде больше … зато у меня … вроде толще … я видел, когда залез к нему под душ, что у него немного 'стоит' … почему так … спросить … неудобно … стыдно … а у кого я еще спрошу … он же мой друг …'. Ничего спросить Гриша не успел. Валера внезапно замолчал, а потом задал вертящийся на языке вопрос:
– Слушай, Гришка, а у тебя писюн 'стоит'?
Гриша уже совсем было собрался сказать 'как это …?', но в последний миг не спросил. Что тут спрашивать, если он сразу прекрасно понял, о чем говорит Валера. Невозможно было тут придуриваться, строить из себя идиота:
– Да. Утром, когда я просыпаюсь. И у тебя?
– Ага, я немного жду и иду писать … а потом проходит. Но, интересно, да?
– А днем бывает?
– Не знаю. Я не замечаю. А у тебя?