Грамматика современного японского языка
Шрифт:
Про Аденауэра я помнил ровно две вещи: послевоенное немецкое «экономическое чудо» и тот факт, что Аденауэр с наци не сотрудничал.
Уже достаточно в моей ситуации. Где сейчас находится Аденауер, ставший в реальной истории после войны канцлером, я вообще не имел ни малейшего понятия, только надеялся, что не в эмиграции. Гротманн на фамилию Аденауэра тоже никак не прореагировал, скорее всего слышал её впервые.
— Ищите быстрее, — потребовал я, — И обоих ко мне. И досье мне на них дайте. А сейчас я намерен не бежать отчитываться
Я огляделся. Казармы я уже вполне себе проинспектировал. Хорошие казармы, чистые, добротные, и даже кровати мягкие. Вот только предложенный мне Юнгом метод восстановления памяти в данном случае не работал от слова совсем. В памяти Гиммлера ничего не шевелилось, никаких обещанных Юнгом инфодампов я не получил, да и обещанной ментальной нестабильности тоже не наступило. Последний факт радовал, а вот остальное — нет. Видимо, тут нужно нечто позабористее, эмоциональный контакт с Гиммлером у меня пока что недостаточный.
Может и правда съездить к семье, а то и к гиммлеровской любовнице? Но эту идею я отверг. Мне не нужна информация о семье, мне нужна информация о войне и политике. Большинство мужчин все же разделяют семью и работу на эмоциональном уровне, так что контачить с семьей реципиента — никакого толку.
Я вздохнул:
— Так что у нас там по плану, штандартенфюрер Гротманн?
Гротманн тут был в своей стихии, он и раньше, еще до моего попаданства, занимался составлением графика дня Гиммлера и ведением его записей. Так что отрапортовал бодро:
— Завод «Алкетт», шеф. Тут в Берлине. Производят: гаубицы, САУ, танки.
Вроде как раз то, что нужно.
— Хорошо.
— Ну и Равенсбрюк, — продолжил Гротманн, — Женский концентрационный лагерь, в сотне километров от Берлина. Его вы всегда любили инспектировать, рейхсфюрер.
А вот тут у Гиммлера в нейронах уже что-то шевельнулось, явственно. И мне от этого шевеления стало нехорошо, меня замутило, бросило в холодный пот. Тут было что-то не так. Подонок Гиммлер явно обожал посещать женский концлагерь, возможно получал от его созерцания извращенное удовольствие. Но мне… Мне туда ехать не хотелось, совсем.
Я чувствовал, что не надо мне этого видеть. С другой стороны — а есть ли вообще лучший способ вернуть себе память Гиммлера? Концлагеря ублюдок обожал, так что на зрелище человеческих страданий башка Гиммлера должна срезонировать. Вот только переживу ли я этот резонанс?
Концлагерь тем более еще и женский, а я страдания женщин с детства не переношу…
Ехать или нет? Мне вдруг стало страшно, я засомневался.
— Не надо концлагеря, — я мотнул головой, — Лучше вот что… Меня интересует бункер, Гротманн. Мой секретный бункер в Тевтобургском лесу.
Про этот бункер мне, помнится, рассказал сам Гитлер, еще при нашей первой встрече. Фюрер утверждал, что в этом бункере Гиммлер что-то от него прятал, фюрер даже был обижен за это на Гиммлера.
И, пожалуй, мне на самом деле уже давно следовало вскрыть этот бункер и поглядеть, что там рейхсфюрер заначил. А что, если какое-нибудь вундерваффе? А вдруг дисколет Рейха или нечто подобное? Вот это бы мне сейчас пригодилось. Не стоит, конечно, строить свои расчеты на чуде, но по факту чудо было сейчас единственным, что могло меня спасти в моем положении.
Гротманн, услыхав про бункер, напрягся:
— Но это не в Берлине. Это же возле вашего замка Вевельсбург, рядом с Падерборном…
— Знаю, что не в Берлине! Ну и что? Я намереваюсь сегодня же посетить мой бункер. Это лучше, чем разгуливать по концлагерям. Что там, кстати, в этом бункере, Гротманн? Боюсь, что я и это запамятовал.
Гротманн растерялся еще больше:
— Прошу прощения, шеф. Я не знаю, что там.
— Не знаете? Как это?
— Бункер в Тевтобургском лесу у нас проходит по линии Аненербе, рейхсфюрер, — доложил Гротманн, — Я в нём ни разу не был. Про его содержимое знаете… точнее говоря, знали только вы, до того, как вы потеряли память. И еще высшее руководство Аненербе в курсе, а больше никто.
— Так, так…
Я потер руки. Ну вот же оно! Попаданцу нужен рояль, как говорится, а в бункере наверняка именно он. Я уже предвкушал, как сяду в мой дисколет Рейха — серебристый, блестящий и стремительный. И как прилечу на нем на совещание к Ольбрихту, а то и прямо к Сталину в Кремль. Вот после моего прибытия на дисколете все точно подпишут мир, им некуда будет деваться.
— Собрать мне все руководство Аненербе, всех ключевых сотрудников, — распорядился я, — Сегодня же вечером, в Падерборне. Я войду вместе с ними в бункер. Ну и…
Я призадумался. Наверное мне и правда следует заодно ближе познакомиться с семьей Гиммлера. Точнее — с отдельными членами этой семьи.
— … И мою дочку Гудрун туда же доставить. Это всё. А теперь на военный завод, я желаю смотреть на наши танки.
Когда я вышел к воротам казарм, вся моя охрана уже была в сборе и была готова эскортировать рейхсфюрера, куда он пожелает.
Но меня мучили сомнения, меня все еще мучили сомнения… Равенсбрюк, да. Ехать или не ехать? Возможно, я просто бегу от своего долга, возможно, я просто трус?
Не выдержав, я вернулся в казармы и потребовал от Гротманна набрать мне по телефону психиатра Юнга. Телефон Юнгу в особняк провели еще вчера, по моему указанию.
Я говорил с Юнгом аккуратно, ибо понимал, что нашу беседу могут и прослушивать. Например, неверные гестаповцы, докладывающие о моих передвижениях Ольбрихту.
— Здравствуйте, Карл. Я намерен проинспектировать концентрационный лагерь. С точки зрения того, о чем мы с вами говорили…
— Испытываете страх, Генрих?
Юнг разобрался в ситуации сразу же, за секунду.