«Гран-При» для убийцы
Шрифт:
Именно поэтому любые визиты из Баку в Тегеран рассматривались столь положительно, и, соответственно, любые визиты в главный город Южного Азербайджана – Тебриз, бывший на протяжении многих веков центром всего Азербайджана, – были крайне нежелательны. Несмотря на многократные просьбы и официальные демарши правительства Азербайджана и Министерства иностранных дел республики, официальный Тегеран не разрешал открывать консульство в Тебризе, опасаясь слишком тесных контактов между представителями Южного и Северного Азербайджана. Разумеется, Дронго знал все эти сложности и понимал, что его визит в Тегеран будет под пристальным контролем иранских спецслужб именно в силу специфики всех бакинских рейсов, когда прилетавшие из соседнего государства официальные представители и даже гости с полуофициальными запросами, как в случае с Дронго, должны были получать специальное разрешение на посещение северных районов страны.
Но разница между обычными визитерами и Дронго была в его несколько необычной миссии, которая должна была пройти только в Тегеране.
В аэропорту был довольно строгий таможенный и пограничный контроль. Проверявший документы Дронго представитель пограничной службы строго взглянул на приехавшего.
– Вы раньше бывали в Иране?
– Да, конечно.
– У вас нет отметок в паспорте.
– Это новый паспорт, – улыбнулся Дронго.
– Сколько раз вы бывали в нашей стране?
– Не считал, но несколько раз бывал. Последний раз, когда я ехал в Кербелу через Иран.
Кербела, священный город для мусульман-шиитов, находился в Ираке, и только паломникам из Азербайджана и Дагестана разрешалось проезжать туда через Иран, чтобы совершить паломничество. В Кербеле находились могилы почитаемых у шиитов имама Али и его сына Хусейна. Совершивший паломничество считался каблеи, что было вторым духовным званием после совершения большого хаджа в Мекку. Услышав про Кербелу, пограничник быстро вернул документы и пожелал счастливого пути.
На такси Дронго приехал в отель «Истиглалият», где разместился в просторном номере. Он не сомневался, что предоставленный ему номер прослушивается, в Тегеран приезжало не так много иностранцев, чтобы не иметь возможности установить достаточно строгий контроль. Иранцы справедливо опасались деятельности агентуры других государств, резко настроенных против их государства.
Приняв душ, Дронго позвонил по известному ему телефону.
– Здравствуйте, – сказал он по-турецки, – мне нужен господин Али Гадыр Тебризли.
– Кто говорит? – спросили по-фарсидски. В этой стране не поощрялись разговоры на турецком, столь схожем с азербайджанским, на котором говорило пол-Тегерана.
– Я не говорю по-фарсидски, – признался Дронго. На этот раз он не стал употреблять турецких слов, а перешел на азербайджанский, понятный местным жителям.
– Что вам нужно? – спросили его. В фарсидском и азербайджанском языках были некоторые похожие слова, однако лучше других в Тегеране мог бы почувствовать себя таджик, для которого не было бы сложностей с языком, как не бывало сложностей у приехавшего из Баку азербайджанца в Турции или молдаванина из Кишинева в Бухаресте.
– Мне нужен господин Али Гадыр Тебризли.
Это был руководитель группы советников иранской разведки, знакомый Дронго еще по предыдущим визитам в Тегеран. Он пользовался большим влиянием в Тегеране, так как, кроме обычного университетского образования в Кембридже, окончил теологическую академию в Саудовской Аравии и специальные курсы в Лэнгли. Но все это было до семьдесят девятого года, после которого в Иране столь стремительно поменялись ориентиры и из прозападного шахского государства в стране возник исламский режим аятоллы Хомейни. К удивлению самих американцев, один из самых перспективных и самых толковых специалистов бывшей шахской охранки САВАК не только не был уволен из органов, не только не репрессирован, но и, наоборот, получил довольно значительную должность при новом режиме. Никто не мог даже предположить, что блестящий ученик Кембриджа и Лэнгли был талантливым двойным агентом и одновременно пересылал донесения в Париж, где находилась ставка аятоллы Хомейни. В семьдесят девятом году ему было сорок четыре. Сейчас, спустя восемнадцать лет, ему шестьдесят два, но он по-прежнему выглядел моложаво, только вместо привычно выбритого лица у него были коротко подстриженная, почти чеховская бородка и усы. Он сохранил привычку к европейской одежде, предпочитая мягкие вельветовые брюки и кашемировые пиджаки. А вместо галстуков он завязывал по старой привычке разные платки и был скорее похож на стареющего франта с Английского бульвара в Ницце, чем на одного из руководителей иранской разведки.
– Он будет через два часа, – ответил недовольным голосом говоривший с Дронго незнакомец.
– Передайте ему привет от Дронго, – попросил он.
– От кого? – не понял его собеседник.
– Он догадается, – заверил его Дронго и положил трубку.
Он вышел на балкон. Весенний Тегеран был по-особенному красив. Несмотря на мрачные статьи, иногда появляющиеся в западной прессе, город стремительно развивался, обновлялся, расширялся. Последствия изнурительной войны с Ираком иногда еще встречались в виде старых разрушенных домов, в которых никто не жил. Но здесь шло довольно интенсивное строительство. Открывались офисы европейских компаний, представительства крупных западных, японских и азиатских фирм. Отстающие в этом вопросе американцы не испытывали особого восторга по поводу сотрудничества своих европейских союзников с Ираном.
Справа от отеля велось строительство многоэтажного здания. Дронго обратил внимание на башенные краны с японской символикой. Он вернулся в номер, когда услышал телефонный звонок. Поднял трубку. Но не успел ничего сказать, так как в трубке послышались гудки. «Странно», – подумал Дронго. Он считал, что иранские спецслужбы могли бы работать и поаккуратнее. Взглянув на часы, он поспешил одеться, чтобы спуститься вниз, в ресторан.
В ресторане, разумеется, не подавали спиртного, алкоголь был строжайше запрещен во всех ресторанах города. Это, правда, не мешало многим местным жителям вволю предаваться пороку у себя дома, за закрытыми дверями.
Он обедал в одиночестве, не обращая внимания на двух молодых парней, скромно устроившихся за одним из соседних столиков. Дронго никогда не любил алкоголь, он не пил пива, почти не принимал крепких напитков, лишь иногда разрешая себе выпить стакан красного вина. Но за обедом он вдруг остро почувствовал, что запрет на алкоголь делает его особенно желанным. Закончив обедать, он расплатился с официантом и вышел из ресторана. Двое молодых людей вежливо проводили его до лифта. Он вошел в большую кабину, нажал на кнопку с цифрой «пять», когда в лифт ворвался еще один мощный тип с широкими квадратными плечами и мрачно о чем-то попросил. Увидев, что Дронго недоуменно пожимает плечами, он потянулся к кнопке с цифрой «шесть».
Двери закрылись, и кабина мягко пошла вверх. Внезапно лифт остановился. Дронго недоуменно оглянулся и увидел, что его мрачный сосед держит в руках пистолет с уже навинченным на него глушителем. Лифт не двигался, а убийца стоял в трех метрах от него с пистолетом в руках. И спастись не было никакой возможности...
Москва. 1 апреля 1997 года
Полковник Арвар Мовсаев был не просто одним из лучших сотрудников Службы внешней разведки по восточным странам. Он был настоящим профессионалом, влюбленным в свою работу. Прилетев в Москву, он не стал терять времени и уже утром первого апреля отправился в Домодедово, чтобы постараться выяснить, зачем Натиг Кур прилетал в столицу на один день. Вместе с ним в Домодедово поехал подполковник Вячеслав Никитин, которому было поручено координировать свои поиски с работой Мовсаева.
В Домодедове их ждало разочарование. Никаких грузов Натиг Кур не оформлял и не отправлял. Его прохождение через границу было зафиксировано пограничной службой сразу после прилета самолета из Баку. После чего его след обрывался. На таможне он не предъявлял никаких дополнительных грузов, и ни один из таможенников, дежуривших в ту смену, не мог вспомнить, заполнял ли он декларацию при прохождении границы и какую именно сумму указывал. В случае, если он ввозил достаточно большую сумму, ее следовало вносить в декларацию, а при выезде он должен был сдать две декларации, въездную и выездную.