Грань
Шрифт:
58
Мы с Поугом стояли перед теперь закрытой дверью «убежища от страха».
И у меня впервые появилась возможность присмотреться к нему поближе.
Голова, покрытая шапкой песочного цвета волос, имела удлиненную форму — череп хищника. Мелковатые черты его лица казались несколько сглаженными. На подбородке отчетливо виднелся шрам, узкий и короткий, — такие оставляет нож, но не осколок или пуля. При мне он ни разу не улыбнулся. Его лицо в основном не отражало никаких эмоций, и я догадывался, что это обычное состояние Поуга. Ни обручального кольца, ни каких-либо других украшений. В глаза
Его узкие бедра опоясывал поношенный пояс из толстой и грубой ткани, к нему крепились специальная кобура, больше напоминавшая обычный зажим, удобная для ношения пистолета с глушителем, несколько запасных обойм и небольших коробочек, содержимое которых оставалось для меня загадкой.
В отличие от Райана Кесслера Поуг не имел привычки постоянно держаться за рукоятку пистолета и поигрывать им. Он и так прекрасно знал, как выхватить оружие в случае необходимости. На земле рядом с ним валялся тоже видавший виды нейлоновый рюкзак, в котором лежало что-то тяжелое. При этом я слышал клацанье металла, когда он снимал его с плеча.
Поуг стоял, скрестив на груди руки, и оглядывал окрестности, как всматривается в них человек моей профессии. О моем присутствии он на время словно забыл.
— Как же я не раскусил его? — вымолвил Поуг после долгой паузы.
Я понял, что речь идет о человеке, выдававшем себя за Барра.
— У меня ведь была кое-какая информация, — продолжал он. — Но слишком мало. Не хватало для полной картины.
Со мною же дело обстояло не совсем так. У меня было все, чтобы вычислить лазутчика. Фрагменты мозаики могли сложиться в рисунок. Но я сосредоточился на отдельных деталях, а не на картине в целом. Вот что значит не быть любителем собирать картинки-загадки из отштампованных машиной фрагментов. Для меня такие занятия не представляют интереса, поскольку это не настольная игра в полном смысле слова. Хотя и здесь общая стратегия мне известна — необходимо начинать с краев, чтобы образовалась рамка, которую затем легче заполнить внутри.
А именно этого я и не сделал. И потому слишком много фрагментов как бы повисли в воздухе.
Он посмотрел мне за спину.
— Тебе нравится твой «глок»?
— Вполне.
— Неплохая «пушка», — сказал он, но не сдержался и добавил: — Хотя я предпочитаю ствол подлиннее.
— А у тебя кобура интересная. — Я кивком показал на его пояс.
Поуг лишь неопределенно хмыкнул в ответ.
Мы еще немного помолчали.
— Эволюция, — произнес затем Поуг задумчиво.
За долгие годы, проведенные в различных учебных заведениях, я частенько находил время для изучения какого-либо предмета из чистого любопытства. Однажды в медицинском колледже я прошел очень интересный курс под названием «Дарвин и история биологии» (он привлек меня еще и тем, что аудитория, где читали лекции, располагалась рядом с той, где Пегги изучала анатомию). Поэтому меня заинтересовало, что имел в виду Поуг, и я поднял на него взгляд.
— Тебе не кажется, что именно оружие прошло в человеческом сообществе наиболее впечатляющую эволюцию, а не что-то другое?
Похоже на суждение о том, что выживает сильнейший, но Дарвин все-таки имел в виду другое.
Однако это давало пищу для размышлений. И Поуг продолжал развивать
— Сравни с медициной и транспортом, красителями и часами, с компьютерами, пищевыми полуфабрикатами — да с чем угодно! Давать людям ртуть как лекарство или высасывать кровь с помощью пиявок. Или создавать самолеты, которые разбиваются, строить мосты, которые обрушиваются. Ученые и инженеры бьются над всем этим, используя метод проб и ошибок, убивая при этом людей, часто и самих себя. И один провал следует за другим, просчет — за просчетом.
— Вероятно, отчасти ты прав.
— А теперь возьмем оружие. Оно всегда было эффективно. С самого начала. — От волнения у него прорезался легкий, кажется южный, акцент.
Эффективно…
— Невозможно было иметь меч, который сломался бы при первом соприкосновении с другим клинком. И не существовало мушкетов, которые взрывались бы в руках стрелявших, — люди, занимавшиеся их изготовлением, не допускали ошибок. Они не могли позволить себе такой роскоши, как просчет. Вот почему из ружей, сделанных двести лет назад, все еще можно стрелять, и многие из них по меткости черта с два уступят нынешним.
— Естественный отбор.
— Оружейный дарвинизм, — подхватил Поуг.
Занятно было слышать подобные умствования от человека, который, быть может, и не был сам секретным наемным убийцей на службе у правительства, но получал деньги за то, что создавал им условия для работы и защищал.
Мы умолкли, но не потому, что исчерпали предмет для беседы. Из дома, хромая, вышел Райан Кесслер и направился к нам походкой медведя, только что вышедшего из зимней спячки.
— Есть новости? — спросил коп, глядя на «убежище».
— Пока ничего.
Наступила тишина. Райан стоял, засунув руки в карманы, и смотрел в землю сильно покрасневшими глазами.
— Как там Мари?
— Ничего, держится молодцом.
Мы снова немного помолчали.
Потом вдруг с резким щелчком разблокировалась дверь «убежища». Райан заметно вздрогнул от неожиданности. Мы с Поугом и бровью не повели.
— Дело сделано, — сказала появившаяся на пороге Джоанн. — Я знаю, где Аманда.
И, не вымолвив больше ни слова, первой пошла в сторону дома, на ходу вытирая влажными салфетками кровь со своих рук.
59
В теории игр есть интересная концепция наказания партнера-оппонента «игрой вразнос».
Она проявляется в так называемых интерактивных играх — то есть таких, где одни и те же противники играют в одну и ту же игру снова и снова. Постепенно игроки приноравливаются к такой стратегии, которая приносит наибольшую пользу им обоим, хотя каждый в отдельности мог бы извлечь большую выгоду, играя иначе. Например, в той же «Дилемме заключенного» они осознают, что наилучший выход для обоих — отказ от признания вины.
Но случается и так, что игрок А отступает от выработанного принципа, ломает сложившийся стереотип и сознается, получая тем самым свободу, тогда как заключенного Б приговаривают к значительно более долгому сроку в тюрьме.
Игрок Б после этого как раз и «идет вразнос», отказываясь вообще от всякого сотрудничества, то есть от участия в игре.
Иными словами, стоит одному из участников игры рискнуть разок отступить от выработанных совместно правил, как его оппонент уже из принципа начинает все время играть не по правилам, жестко отстаивая только собственные интересы.