Гранатовый срез
Шрифт:
Фокин утвердительно кивнул. Он, наконец, придумал, как отомстить Тимохину, и теперь оставалось только решить, когда и где. Кара должна быть публичной, иначе воспитательный эффект не пробьет толстую кожу воспитуемого.
Николай Викторович воспринял знак головой, как сигнал к продолжению и вновь пустился в рассуждения:
— Мне надо-то было, всего две бочки солярки — копеечная прибыль, и чтоб из-за этого еще жизнью рисковать? Нет уж, подвиньтесь, я не камикадзе в 26 лет со смертью в жмурки играть. Вокруг хватает нормальных людей, с которыми можно цивилизованно работать.
— А знаете, почему нас интересует вопрос о расторжении этой сделки? — освободив голову от карательных мыслей, включился в работу Олег.
— Нет, конечно, — обескуражено произнес Кривенко.
— Да потому что директор 'Кроны' решил, что это довольно странный шаг с вашей стороны.
Сыщик был уверен, что прием: 'на тебя настучали, теперь твой черед' сработает в этой ситуации лучше остальных.
— Так я и думал, — понуро сказал Николай Викторович. — Естественно, когда у самого руки по локоть замазаны, можно в каждого встречного пальцами тыкать.
— Что имеете в виду? — с деланным безразличием спросил Фокин и почти натурально зевнул.
— Я не хочу ни на кого барабанить, но то, что он ругался со своим замом буквально за день до убийства, слышал собственными ушами. Я тогда к ним в фирму заходил, сидел у Белецкой — директор был занят. Так вот, из-за его дверей неслась такая ругань, что стекла в окнах дрожали. Когда зам выскочил от Батюшкина и набросился на Тамару, мол, почему от него договор какой-то скрыли, я сделал вывод, что в фирме кто-то крысятничает. А через день зама не стало. И что я, по-вашему, должен был подумать? Нет уж — чем дальше в лес, тем страшнее партизаны — мне такие замесы не нравятся.
— Интересно, интересно, — сделал пометку в блокноте Олег. — Значит, вы полагаете, что была некая тайная сделка, о которой накануне убийства стало известно Берцову?
— Этого я не знаю. Рассказал, что видел. Как там происходило на самом деле — и слышать не хочу, спрашивайте у самого Батюшкина.
— Скажите, Николай Викторович, а когда вы сделку обмывали, Берцов тоже присутствовал?
— Что, он даже про пьянку доложил? — покачал головой Кривенко, — ну дает, Валера… Нет, только мы вдвоем были. А этого, как вы сказали… Берцова, я всего раз и видел, тогда, у бухгалтера.
— Ну что ж, спасибо, что нашли время зайти, — заканчивая беседу, протянул руку Фокин. — Не буду вас больше задерживать, до свидания и, как говорится, заходите еще.
— Нет, нет, — улыбнулся Николай Викторович, — как говорится, лучше уж вы к нам.
Грозный жил по законам военного времени: на дорогах стояли блокпосты, по улицам сновали БТРы, в небе кружили боевые вертолеты. Но даже очень хорошим гребешком невозможно вычесать всех блох из шерсти, поэтому, несмотря на избыточность войск, в городе не прекращались теракты, диверсии, нападения, обстрелы. С наступлением темноты передвижения федеральных сил замирали, инструкция запрещала личному составу покидать расположения частей без крайней необходимости. И это вполне устраивало боевиков, которые с готовностью принимали ночную вахту, контролируя город до рассвета.
Тетерин выделил машину только под вечер, поэтому боевая группа в составе Калашникова, Антонова и Мухина появилась на ул. Сайханова лишь к 18 часам. Уже смеркалось.
— Простите, вы не подскажете, где номера домов начинаются? — открыв дверцу машины, обратился Калашников к молодой чеченке, семенившей по обочине дороги.
— Нет, — отрезала девушка, ускоряя шаг.
— Спасибо, добрая тетенька, — съязвил из окошка Мухин.
— Горцы, — дикий народ, — скептически заметил Антонов, вытаскивая из планшета замасленную карту… — Да вот же этот дом, — ткнул он пальцем в маленький квадратик, метрах в 70-ти от дороги, — Леха, сворачивай в следующий проулок.
Водитель заложил вираж.
— Близко не подъезжай, — сказал Калашников, снимая автомат с предохранителя. — Мухин со мной, Антонов на прикрытии.
— ЕС, ОФ КОС, — браво ответил Мухин, питавший слабость к иностранным языкам.
— Ты бы лучше чеченский учил, чем всякой лабудой сыпать, — пробурчал Антонов, не выносивший импортных слов еще со школьной скамьи.
И это было единственное, что отличало его от напарника, потому что во всем остальном они были удивительно похожи. Даже внешне, оба русоволосые, высокие, по-спортивному жилистые, они напоминали двух братьев, которые чувствовали друг друга на расстоянии и обладали отменной боевой слаженностью.
К дому подошли с торца. Под окнами прошмыгнули в подъезд, бесшумно поднялись на второй этаж. На двери белела надпись 'Здесь живут люди', значит, квартира не пустовала. Калашников негромко постучал в дверь, отошел за угол, Мухин, синхронно, за другой. С обратной стороны послышались осторожные шаги… После небольшой паузы раздался гортанный женский голос.
— Кто здесь?
— Это Ваха, открывай, — на чеченский манер гыркнул Калашников, зная, что у любого кавказца в кругу знакомых обязательно найдется какой-нибудь Ваха.
Лязгнул засов, дверь приоткрылась, в просвете блеснул злобный глаз хозяйки. Мухин с силой навалился плечом. Чеченка отлетела в сторону и пронзительно закричала — 'Русские! Здесь русские! . Калашников бросился вперед. Коридор, две комнаты — в первой пусто, вторая закрыта. Ударил ногой — замок с треском отскочил — тоже пусто. Окно распахнуто, створки еще качаются. Ушел, гад! На улице громыхнула пулеметная очередь, послышался голос Антонова:
— Стой, гнида, застрелю!
— Ушел? — спросил подбежавший к окну Мухин.
— Не знаю, — ответил Калашников, запрыгивая на подоконник. — Бабу с собой и бегом в машину, а я за ним.
Применив борцовскую 'мельницу', Мухин забросил чеченку на плечи и ринулся к выходу. Но подъезд уже запрудили встревоженные шумом соседи. Завидев военную форму, женщины взвыли цыганским хором, мужчины злобно загортанили по-своему. Мухин знал, что объяснений здесь не понимают и, если задержаться хоть на секунду, выход полностью перекроют, а 'груз' с воплями отобьют. Так уже бывало на зачистках, когда толпа блокировала целые подразделения, не позволяя выводить подозреваемых из домов. Нужно было что-то придпринять…