Грани лучшего мира. Дилогия
Шрифт:
Не дожидаясь ответа, Маной взмахнул руками и стал интенсивно вырисовывать ими в воздухе круги и дуги. Облако под потолком стало собираться в плотный шар, становящийся со временем все меньше и меньше. Фармагик медленно опустил руки вниз, и маленькая бледно-зеленая жемчужина повисла на уровне его глаз. К ней тут же подбежали расторопные лаборанты, быстро закупорили яд в пробирку и так же быстро скрылись. Сар развернулся к Патикану.
– Мы договорились, комит? Такова цена науки.
Алхимик стоял и смотрел на сваленных у стены изуродованных мертвецов. Цена науки? Они же люди, почетные горожане, которые пришли узреть новое чудодейственное лекарство от факультета
Однако Маной прав, Патикан слишком долго добивался создания Академии в ее современном виде, а иначе она оставалась бы захудалым кружком любителей алхимии. Он смог объединить все образовательные учреждения в одну огромную научную машину, создать сеть школ и гимназий, сделал просвещение доступным среди простых людей. Ему даже плевать на лишение должности комита, главное чтобы Академия не пострадала. Она была целью и смыслом его жизни.
Нельзя все перечеркивать. Да, это цена науки. Старик зажмурился, но спустя мгновение вернул себе свой обычный собранный и уверенный вид.
– С семьями пострадавших будешь разбираться сам, - спокойно произнес Патикан.
– Я доложу королю, что инцидент исчерпан. Но как быть с остальными свидетелями?
Маной улыбнулся.
– Я знал, что вы сделаете правильный выбор. Не беспокойтесь, у факультета фармагии хватит связей и средств, чтобы последствия остались незамеченными.
Фармагик обошел гору трупов, хладнокровно переворачивая сапогом подгнивающие тела только что умерших людей. Не отвлекаясь от своего занятия, он обратился к главе Академии:
– Безусловно, это ужасная трагедия, но из-за нее мы продвинулись далеко вперед. Прямое наблюдение, пусть даже случайное, - уникальная и редкая возможность в наших экспериментах. Сами понимаете, фармагия заперта в стенах лабораторий, где не может раскрыть свой потенциал полностью. А мы могли бы сделать мир лучше, если бы подобный опыт повторялся чаще.
По спине Патикана Феда пробежал холодок.
– Этого не будет.
– Конечно, не будет, - согласился Маной, слегка постучав себя пальцами по губам.
– Просто удивительно, как такое несчастье смогло помочь дальнейшим исследованиям. Без этого мы бы месяцы бились над идеальной формулой, над средством против передозировки, над эффектами на организм и прочим. Но не беспокойтесь, такого больше не повторится, я обо всем позабочусь. Вы ведь доверяете мне?
Патикан внимательно смотрел на главу факультета фармагии. Маной Сар, молодой, талантливый, умный и одержимый собственной наукой гений. Стоит рядом с невинными жертвами, павшими от ошибки во время демонстрации нового лекарства, и спокойно улыбается, глядя старому алхимику прямо в глаза.
Комит Академии коротко кивнул фармагику и пошел к выходу, бросив по пути:
– Я вам доверяю.
Глава 2
В окна гимназии при Академии бил яркий солнечный свет. Для большинства обучающихся он был обычным светом, какой почти каждый день проливается на истертые парты, руки в чернильных пятнах и дорогую бумагу. Но для выпускников гимназии последний день был особенным, и обыденные вещи охотно демонстрировали им свои непривычные стороны.
Четыре друга, прогуливающиеся по коридорам лучшей гимназии города, беспечно беседовали сразу обо всем. Кажется, было так много важных тем, но они говорили о какой-то ерунде. Уже совсем скоро им предстояло выбрать свои пути в будущее, и неизвестно когда судьба сведет их вместе в следующий раз.
– И с чего ты взял, что марийца возьмут в Тайную канцелярию, Ачек?
– спросил высокий рыжий парень.
– Ты же знаешь, что в Илии вас не очень-то любят.
Ачек По-Тоно закончил гимназию с отличием, он легко мог продолжить научную карьеру в алхимической Академии, но почему-то решил посвятить свою жизнь теневой политике страны, хотя про канцелярию ходили жутковатые слухи и истории. Может быть, потому что он всегда был немного замкнут в себе, ему легко давалось выполнение чужих приказов и исполнение прямых обязанностей, но какой-либо важный выбор ложился на его душу тяжким бременем сомнений, даже если это был действительно верный поступок. Его нельзя назвать неуверенным в себе человеком, Ачек просто не мог найти смысл в своих решениях, а для следования чужой воле этого и не требовалось.
– Почему нет? В гимназию же приняли, - спокойно ответил он.
– Даже при короле есть два комита из Марии. И не какие-то там, а командующий армией и глава дипломатических миссий. А к насмешкам я уже привык. Но мои стремления к службе можно понять, а ты поступаешь глупо, Тиуран.
– Нет. Став странствующим бардом, я смогу полностью реализовать свой огромный творческий потенциал, - горделиво ответил рыжий Тиуран Доп.
– А вот тебя сразу же пустят в расход на одной из "тайных операций государственной важности". Во имя короля, конечно же. Так что, можешь гордиться тем, что подписался под героической смертью, если кто-нибудь об этом вообще узнает. Хотя знаешь, у нас будет лишний повод собраться с парнями, на твоих-то поминках!
Друзья заулыбались, все прекрасно понимали, что он так шутит. Иногда Тиуран перегибал палку со своим чувством юмора, но, быть может, именно поэтому и оставался душой компании, объединяя своим обаянием совершенно непохожих людей.
– Эй, Аменир и Ранкир. Вы двое, значит, решили стать великим фармагиками, да?
– внимание рыжего переключилось на других двух парней из четверки.
– Да. Это полезная наука, спасающая жизни людей каждый день, - ответил Аменир Кар.
– Овладев фармагией можно сделать наш мир лучше. Что может быть благороднее?
– Благороднее...
– задумчиво протянул Ранкир Мит и замедлил шаг.
Его товарищи понимающе переглянулись. Повисло неловкое молчание.
– Знаете, я считаю, что это несправедливо, - прервал паузу Тиуран.
– Если два человека любят друг друга, то почему богатым надо всегда учитывать то, насколько знатен и сколько денег есть у того, кто берет дочь замуж?
– Тебе бы стоило поработать над красноречием, косноязычный бард, - подначил его Ачек.
– А то твои песни и талант останутся непонятыми из-за того, как ты строишь свою речь.
– Много ты понимаешь... Чем непонятнее - тем лучше для искусства, - огрызнулся Доп, сверкнув широкой улыбкой, а затем продолжил серьезно.
– Нет, правда. Почему она не может сказать своему папаше-толстосуму, что у вас там любовь, все дела. А потом поженились бы и жили долго и счастливо. Я такое в балладах встречал часто. Ну, когда главные герои не принимали яд из-за того, что их любовь никто не понимает...
– Она говорила, - коротко ответил Ранкир.
– Серьезно?
Это был достаточно дерзкий поступок для молодой девушки из богатой и знатной семьи, хоть и уходящей своими корнями в Марию. Ее отец - человек старой закалки, истинный мариец, уважающий только старые семьи востока и их традиции, а илийцев и всех, кто беднее его самого, он терпеть не мог. Однако это не мешало ему пресмыкаться перед всеми мало-мальски знатными и благородными персонами Илии.