Грани миров

Тер-Микаэлян Галина

— Ну, если только пять минут, — медленно ответил он, пристально разглядывая смеющийся рот. — Я только забегу в лабораторию за сумкой.

Из головы вылетело, что в лаборатории ждут приятели, а они встретили его веселым смехом. Тот, что не поехал в Болгарию, с ухмылкой поинтересовался:

— Серый, так ты уже сбегал на Невский за пивом? Я тут в окошко смотрел — ты, вроде как, полную бочку волок.

— Извините, мужики, но обстоятельства складываются так, что я…

— Ладно, объяснений не требуется. Смотри только, поосторожней — Линка Кованова без предрассудков

баба, но мужиками вертит во все стороны.

В правоте слов приятеля Сергею Муромцеву убедился тем же вечером — предрассудков Лина, его новая знакомая, не имела, ее объятия были упоительны, часы, в них проведенные, летели, как мгновения.

Когда он, взглянув на настенные ходики, со вздохом потянулся к одежде, она изумленно вскинула бровь:

— Ты куда это?

— Понимаешь, я не позвонил домой, что задержусь, поэтому…

— Так позвони, в чем дело? Или, — ее тон стал воркующим, жар горячего дыхания обдал ему ухо, — я тебе не понравилась? Не понравилась, да?

— Ты — прелесть, — он благодарно поцеловал ее в губы, но поцелуй получился не благодарным, а страстным, потому что Лина крепко обхватила его за шею и не отпускала, пока головы у обоих вновь не пошли кругом. Тогда она вдруг мягко отстранилась:

— Так звони, иди, чего ждешь? Или, давай, я сама принесу тебе телефон. А потом тогда…

Молодая женщина хотела соскочить с кровати, но Сергей ее удержал:

— Понимаешь, не могу, я ведь… Я ведь не предупредил своих, что не приду ночевать.

В глазах Лины мелькнуло насмешливое недоумение.

— Тебе лет-то сколько? Ты что, всегда им докладываешь, когда придешь?

— Стараюсь, — произнес он, прохладным тоном давая понять, что не обязан оправдываться, и вновь потянулся за одеждой, но тут ее ладонь легла на его руку, и она переливчато рассмеявшись, затараторила:

— Ой, хохма, только не обижайся, ладно? Ты ведь с братом и сестрой живешь, да? Это Петр Эрнестович такой строгий, да? А на работе он такой весь из себя интеллигентный — я к нему, когда захожу бумаги подписывать, то он обязательно что-нибудь вежливое скажет типа «Благодарю вас» или «Будьте так добры, положите эти бумаги сюда». Я раньше думала, что ты — его сын, а потом смотрю, что у вас отчество одинаковое. У вас такая большая разница в годах, да? Лет двадцать?

— Почти. Брат и сестра от первого брака отца, — ответил он, млея от прикосновения мягких пальчиков, легонько поглаживающих его руку.

— Я безумно люблю, когда в семье дружно, — Лина, легла на живот, вытянулась в струнку и прижалась к нему разгоряченным телом, — потому, наверное, что у самой не сложилось — с мужем развелась, а дочку у меня предки забрали. Мать такая зануда — сначала все ныла: ты, мол, недостаточно серьезная, тебе нельзя доверять ребенка — не вовремя кладешь спать, не так кормишь кашей, не так вытираешь попу. И отец такой же, представляешь? Я сначала их посылала подальше, потом мне надоело, плюнула и говорю: не нравится — сами возитесь, а я еще слишком молодая, чтобы всю свою жизнь под ребенка подлаживать. Неправда, разве? А мать у меня на вредной работе работала, она с сорока пяти на пенсии, ей делать нечего — пусть возится, раз я такая несерьезная.

Ее смех стал безудержно звонким — словно то, что родители не считают ее серьезной и взяли на себя заботу о внучке, было крайне забавным.

— Думаю, что все у тебя будет хорошо, — неуверенно произнес Сергей стандартную фразу, не зная, что еще ей ответить — не утешать же человека, который вовсе не нуждается в утешении. — Выйдешь замуж, возьмешь к себе дочку.

— Вряд ли, — беспечно возразила она, перевернувшись на спину и устремив взгляд в потолок, — я по природе одиночка, как одинокая волчица. К тому же, у меня жуткий характер. Расскажи мне немного о своей семье, ладно?

— Ну… не знаю даже, что тебе рассказать — семья, как семья. Родителей я своих не помню — они были репрессированы, когда мне было два или три года.

— Бедненький! Брат и сестра были тебе вместо отца с матерью, да? — ее щека сочувственно потерлась о его плечо. — Конечно, ты теперь как бы в долгу — это же не то, что родные родители, да? Я, например, считаю, что перед родными отцом с матерью у людей долга нет — сами хотели, сами родили, так и воспитывайте, это ваша обязанность. А перед братом и сестрой, конечно. Ты извини, если я, может, давеча не так тебе сказала.

— Ничего страшного, — в тон ей ответил Сергей и ласково погладил прильнувшее к нему круглое плечо.

— Так ты, значит, никак не сможешь остаться?

— Я… гм… видишь ли, — он тяжело вздохнул и проникновенно сказал:

— Я, возможно, и вправду кажусь тебе дураком — мужику тридцать один год, а он не может остаться на ночь у хорошей женщины. Я, конечно, могу позвонить домой, но мне не хочется ничего объяснять сестре и невестке, а они начнут приставать с вопросами — женщины, сама понимаешь. Видишь ли, так получилось, что ни у брата, ни у сестры нет своих детей, я всегда был их единственным ребенком, и они упорно не хотят понять, что я уже давно вырос. Поэтому ты не обижайся, ладно?

Это была одна из его форм вежливого отказа для дам, с которыми Сергей приятно проводил время, но не хотел продлевать отношения на последующую ночь. Трогательно, но, как ни странно, многим эта версия казалась правдоподобной — тем, кто был посентиментальней. Лина, однако, ни на йоту не поверила столь возвышенному объяснению и с трудом удержалась от смеха:

— Какой ты хороший! — при этом она игриво хихикнула, давая понять, что не дура и ценит юмор, а затем вкрадчиво поинтересовалась: — А как же у тебя на личном фронте? Ты что, никогда не оставался у женщин?

— Никогда в жизни, — торжественно заверил он и тоже улыбнулся краешком губ.

— А, ну тогда иди, иди, конечно, — мягкие руки обнимали и гладили, губы шептали в самое ухо, обдавая жаром, — иди, что же ты не идешь? А то ведь они без тебя совсем исстрадаются.

— Уже иду.

Не хватило сил разомкнуть горячее кольцо вокруг шеи. Она сама оттолкнула его, откатилась в сторону, повернулась на бок и оперлась на локоть, как Даная, ждущая Зевса. В голосе ее неожиданно зазвенела искренняя печаль: