Грани миров
Шрифт:
— Погоди! — испуганно возопила Ада Эрнестовна, скорей ошарашенная, чем рассерженная его грубостью. — Когда же ты завтра вернешься? Ты не забыл, что вы с Валей вечером идете на «Лебединое озеро»?
Пробормотав нечто невнятное, Сергей повесил трубку. Он сам был потрясен своим хамством и осознавал, что неправ. Лина вернулась из кухни с подносом, на котором стояли две чашечки кофе и тарелка с разогретыми пирожками, и присела на кровать, нимало не стесняясь своей наготы.
— Позвонил? Все у них в порядке, никто не заболел? Не иссохли без тебя? — в ее глазах прыгали искорки смеха.
— Позвонил, — его взгляд тяжело уперся в полную грудь, подрагивавшую в такт
— Ну, и чего ты такой расстроенный? — тонкий пальчик ласково пробежал по его сдвинутым бровям. — Чего сказали? Отругали?
— Я не ребенок, чтобы меня ругать, — сердито буркнул Сергей, — а то, что мне сказали, это уже, думаю, мои личные проблемы.
Лина, ничуть не обидевшись, фыркнула:
— Конечно, ты очень большой дяденька. И сильный — я это сегодня поняла, — легко и стремительно, как все, что делала, она скользнула под одеяло и, вытянувшись рядом с ним, с неожиданной серьезностью сочувственно сказала: — Мне кажется, что будь у твоей сестры своя личная жизнь или хоть ребенок, это всем вам облегчило бы существование.
— Возможно, но так уж получилось, и ничего теперь не изменишь.
— Всегда говорят: «Ее муж погиб, и она поклялась хранить ему верность», — в голосе Лины прозвучало снисходительное презрение. — Только я во все это ничегошеньки не верю. Конечно, после войны мужиков на всех не хватало, и девушкам было трудно выйти замуж, а уж вдове-то! Но ребенка-то ведь хоть от кого-нибудь можно было завести, если она нормальная баба, а не какая-нибудь калека? Или на нее мужики совсем не глядели?
«Скорей всего, именно так и было, — подумал Сергей, — не глядели. Не оттого, что калека, а потому что всегда всех своих обожателей Ада пыталась задавить своим интеллектом».
Однако ему стало обидно за сестру, и он запальчиво возразил:
— Можешь, конечно, не верить, но ей делали предложения и не раз. Ада всем отказала, потому что действительно очень любила своего Леньку — так любила, что даже не хотела выходить за него замуж. Ведь наш отец был арестован, а Леонид был летчиком-испытателем — из-за брака с дочерью «врага народа» его могли запросто отстранить от полетов. Потом он ее все-таки уговорил, и они поженились — в апреле сорок первого. Мне было уже почти семь, и я помню, какие они оба были красивые, когда пришли из ЗАГСа — Ленька в форме летчика, а Ада держала в руках огромный букет с цветами. Когда пришла «похоронка», она долго ходила в военкомат и просилась на фронт — у нее ведь редкая профессия, она криптоаналитик. Многие ее однокурсницы работали в шифровальных отделах, но Аду не взяли — опять же из-за того, что дочь «врага народа». Со временем она, пришла в себя, занялась наукой, защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую. Так что у нее есть своя жизнь и очень интересная, но она тревожится из-за меня, и это естественно — ведь я ее брат.
Сергей вдруг запнулся, сам смущенный своей тирадой, и замолчал.
«Для чего я ей все это говорю? Мы почти незнакомы, ей нет никакого дела до моей сестры, а я тут распинаюсь, словно хочу оправдать Аду».
Он покосился в сторону Лины, но та лежала на спине, глядя в потолок с серьезным и задумчивым лицом.
— Ладно, не обижайся, если я чего-то там не так сболтнула, у меня бывает, — голос ее звучал устало и немного виновато.
— Да нет, это ты извини за болтовню. Слушай, а может, ты хочешь отдохнуть после субботника, а я тебе мешаю? Ты не стесняйся, скажи, могу в любое время отчалить — я живу на Литовском, за полчаса доберусь.
— Да ладно тебе! Я что, похожа на стеснительную? Усталостью, знаешь, не страдаю, а у нас с тобой еще вся ночь впереди. Или ты сам хочешь поспать? Устал? — ее вкрадчивый смех наполнил комнату.
— Если честно, то есть немного, — смущенно признался он, — но спать тоже не хочется.
— Тогда ешь пирожки и еще что-нибудь рассказывай — мне нравится слушать, как ты рассказываешь. Так необыкновенно!
Сергей невольно улыбнулся.
— И что же еще такого необыкновенного ты хочешь от меня услышать, моя прелесть?
Лина хмыкнула и пожала плечами.
— Не знаю. Про жену Петра Эрнестовича расскажи, например. Я ее видела на юбилее директора — класс женщина! Сейчас, конечно, в возрасте, но прежде от нее мужики, наверное, падали. Правда, что они вместе воевали?
— Да, они познакомились на фронте, — коротко ответил Сергей, хорошо знавший, что вся полученная от него информация о жизни зам. директора Петра Эрнестовича Муромцева немедленно станет темой сплетен институтских кумушек.
— Она ведь врач, да? А почему он не устроил ее работать в нашем институте?
— Не знаю, я этого с ними не обсуждал.
Не замечая — или делая вид, что не замечает его сухого тона, — молодая женщина продолжала болтать:
— И зря — у нас работа намного легче, чем в больнице, и перспективы больше. Сам-то Петр Эрнестович ведь не пошел практикующим врачом корпеть, а занялся микробиологией. И правильно — он во время войны достаточно раненых спас, теперь имеет право посвятить себя науке. А почему у них детей нет — она ранена была, да?
— Она не была ранена, — угрюмо возразил Сергей, — но тяжело болела — провела много времени в ледяной воде, когда вытаскивала раненых. Она была медсестрой, у нее две медали.
Две медали не произвели особого впечатления на Лину, она лишь равнодушно констатировала:
— В принципе, Петр Эрнестович мог бы и на другой жениться, он мужчина видный, за него бы любая пошла и родила бы. Хотя, конечно, жена его классная! — в глазах ее неожиданно мелькнул жадный огонек любопытства: — Слушай, она еврейка, да?
— Что за ерунда, — резко оборвал ее Сергей, — она русская.
— Да ладно, я же ничего плохого. Мне, просто, сначала, как я ее увидела, показалось, что она на цыганку похожа, а Зинаида Викторовна говорит, она еврейка. Но она любит гнать, у нее все евреи — и директор еврей, и Петр Эрнестович еврей. Я-то ей сразу не поверила, евреи ведь вообще не воевали — они во время войны в тылу прятались. Потом, ты и Петр Эрнестович на евреев не похожи.
«Вот дрянь, оказывается, эта профессорша Зинаида Викторовна, и язык у нее как помело чешет, — возмущенно подумал Сергей. — Зря я ей, заразе, сегодня мешки с мусором таскал».
Его невестка Злата Евгеньевна имела происхождение, во все времена доставлявшее ей неудобства. За два года до Октябрьской революции русский дворянин Евгений Волошин наплевал на все условности и женился на любимой девушке — дочери раввина. В тридцатые годы юную Злату из-за отцовского дворянства не сразу приняли в ВУЗ — ей пришлось пять лет оттрубить сиделкой в больнице, чтобы заработать себе трудовой стаж. В мединститут она поступила только за год до войны и доучивалась, уже вернувшись с фронта. Теперь, в середине шестидесятых, дворянство мало кого беспокоило, зато с годами в ее облике все явственней проступала материнская кровь. Прекрасное тонкое лицо, обрамленное черными с проседью волосами, порою вызывало двусмысленные усмешечки питерских юдофобов, полагавших, что у них «нюх» на евреев, а однажды в магазине подвыпивший нахал, пытавшийся пролезть без очереди, обозвал ее «жидовкой».