Грани судьбы
Шрифт:
— Что пополам-то? — не понял Балис.
— Как что? — всё так же тихо пояснил Нижниченко. — Эм вэ квадрат, конечно, что же ещё.
Честно сказать, генеральский юмор до Гаяускаса так и не дошел. Но переспрашивать морпех не стал: друг мог пуститься в длительные обстоятельные объяснения, которые сейчас были абсолютно неуместны.
Сашка тем временем кое-как освободился от Серёжкиных объятий и обалдело уставился на малыша:
— Ты что, дурной что-ли на людей бросаться? — строго спросил он мальчишку.
Но
— Сашка, ты живой?!
— Конечно живой, — сказал казачонок и чуть-чуть сморщился. — Мирон Павлинович, разве Вы им не рассказали?
— Рассказать-то я рассказал, да только поверить в это не так-то просто.
— Вы прямо как дети малые, — рассержено проворчал Сашка, и тут Женьку просто согнуло от смеха. Казачонок сверкнул на него глазами, но тот не унимался. Более того, смешинка перекинулась на Анну-Селену, да и Серёжка, похоже, сдерживался из самых последних сил.
— Сдурели вы что ли? Что я такого сказал? — глядя на вампирят возмутился Сашка, но получилось ещё хуже. Теперь смеялись уже все: и ребята, и взрослые, и даже Наромарт. Подросток даже и не подозревал, что тёмный эльф умеет так самозабвенно веселиться. Оставалось только махнуть рукой и сесть за стол: он и правда проголодался не на шутку. Пока все высмеются, как раз можно поужинать, а потом уже серьёзно говорить.
Рия тут же подвинула ему глубокую миску, полную тушеных овощей. Ящерка не смеялась, а во взгляде огромных золотистых глаз Сашка прочитал изумление и восхищение, смешанные с лёгким испугом. Впрочем, подросток понимал, что это могли быть только его фантазии: вейта — не человек, много ли по глазам поймёшь.
— Ладно, — произнес Нижниченко, почувствовав, что смех, во многом нервный, немного улёгся. — Посмеялись, а теперь к делу. Саша, ты расскажешь нам, как это, всё-таки, надо понимать.
— Расскажу, — пробормотал Сашка набитым ртом и на всякий случай дополнил слова согласным кивком. Проглотил варево, окинул взглядом исполненных внимания друзей, наконец, попытался объяснить ситуацию:
— Я ведь не просто так на Дороге живу. Меня убить нельзя, вообще. Мальчишкой был, мальчишкой навсегда и останусь.
— Счастливый, — Серёжка сказал это вроде про себя, но получилось громко, так, что услышали все, включая и Сашку. Казачонок ничего не сказал, просто бросил на мальчишку короткий взгляд, переполненный такой грустью, что Серёжке стало не по себе. Он виновато съёжился и инстинктивно прижался поближе к сидящему рядом Балису.
— Меня здесь убили — я проснулся уже там, у себя на Тропе. Помнил всё до самого последнего момента. Сразу побежал Адама искать.
— Какого Адама? — не понял Женька.
— Да есть там у нас один… Мирон Павлинович его знает.
— А он-то здесь при чём? — упорствовал маленький вампир.
— Это
— Кого? — изумилась Анна-Селена. Конечно изумилась — такого слова в морритском языке не было.
— Да есть там у нас один старичок-священник, обычно где-то пропадает, но иногда на Тропу заходит. Вот он мне и сказал, что всё кончилось.
— Что — кончилось? — на сей раз вопрос задал Наромарт.
— Поход наш кончился. Мы сделали всё, что должны были сделать и теперь можем вернуться…
— В свой мир? — не выдержал Серёжка.
Сашка в ответ вяло махнул рукой.
— Не… Обратно на Дорогу. Проход откроется сегодня в полночь, я проведу. А насчёт возврата в свои миры он ничего не говорил. Да и куда мне возвращаться? Дома у меня давно нет. В Бутырку, что ли?
— У тебя нет, а у меня есть, — заявил Женька. — И Наромарт нас с Анной-Селеной хотел на наши Грани доставить, верно? Без всяких там муфтиев и этих… кадиев.
Полной уверенности, что муфтий и кадий являются персонажами одного места и времени у подростка не было, но уж больно хотелось Женьке блеснуть эрудицией. Впрочем, всё равно никто не оценил. Нижниченко, например, гораздо больше интересовали совсем другие проблемы:
— Скажи, Саша, а на этой твоей Тропе-Дороге есть вообще кто-нибудь, кто не в курсе нашей экспедиции?
Казачонок досадливо поморщился:
— Мирон Павлинович, я же объяснял Вам: Дорога это Дорога, а Тропа… она во многом особенная. Ну, это вот как…
Он замялся, подыскивая подходяще сравнение.
— Вот в штабы посторонние не попадают, правильно?
Гаяускас тихонько усмехнулся. Конечно, посторонних в штабах быть не должно, но… Всякое случается. Не говоря уж о том, что некоторых штабных офицеров по совести следовало записать в посторонние — чтобы к врагам не причислять. Не зря ходит шутка, что разница между своим и чужим штабом заключается в том, что чужие уничтожать можно, а свои, к сожалению — нельзя.
Мирон, менее склонный скрывать свои чувства, явственно хмыкнул над наивностью казачонка. Но никто не услышал, потому что Женька ехидным голосом заключил:
— Ага, значит, у вас на Тропе все такие продвинутые штабисты, всё обо всём знают.
— Нет, — серьёзно ответил Сашка. — Кубыть знают, а кубыть и не знают. Но могут знать, понимаешь?
Женька с умным видом кивнул, хотя понимал только одно: опять парень строит из себя крутого и сильно умного. Не лечится.
Зато Мирон понял почти всё. И поинтересовался:
— Значит, сегодня мы должны отсюда уйти. А если — не уйдём?
Сашка удивлённо вскинул голову.
— Мирон Павлинович… Вы это — серьёзно?