Грани судьбы
Шрифт:
Серёжка почесал лохматую голову. Соти подстригла его в первый же день пребывания в горном убежище, но вняла просьбам не делать волосы "слишком короткими". Так из сильно заросшего паренёк превратился просто в длинноволосого, каким он был в день знакомства с Балисом в Приднестровье.
А насчёт участи в соседнем посёлке ящеров, куда сразу перебрались жить Рия и Шипучка, Гаяускас не преувеличивал. Неизвестно что им наговорил спасённый дракон, только его обитатели всерьёз предоставили мальчишке статус чего-то вроде живого бога. Проявилось это первым же вечером, когда вместе с вейтой и сауриалом в гости к бывшим беглецам нагрянула целая толпа ящеров из племени бака-ли. Серёжкиного терпения хватило
— Взвою, — констатировал мальчик после короткого раздумья. — Лучше уж уши дерите.
— Не станем. Традиции русской Армии мы с Мироном обязаны чтить. А традиции гласят, что победителей не судят.
— А я знаю. Это Императрица Екатерина Вторая Потёмкину про Суворова сказала.
— Точно, — кивнул Гаяускас. — Откуда знаешь?
— Книжку читал. Интересная… И потом, я же — приднестровец.
— Ах да, конечно…
В последний аргумент Балис не поверил. Служили у него в роте ребята с левого берега Днестра, да и в «Кировухе» на соседнем потоке был парень из Бендер Сашка Гурок, никогда от них термина такого «Приднестровье» Гаяускас не слышал, и особого почитания Суворова за ними не замечал. Не затрещи по швам СССР, никто бы и не подумал о таком территориальном образовании.
Это уже после восемьдесят девятого новая республика спешно отстраивала себе государственность, непременным атрибутом которой является самоидентификация: мы — такие-то, а это значит… Малолетний Серёжка, разумеется, миф впитывал как губка и верил в него искренне. Тем более, что книга про Суворова действительно могла быть интересной. Уж не рассказы ли Алексеева читал мальчишка?
Интересно всё-таки, что читают ребята стыка восьмидесятых-девяностых? Проблема книжек для дочки перед Балисом успела только обозначиться, Кристинка лишь осваивала азбуку, но всё равно он успел понять, что круг чтения детворы по сравнению с концом шестидесятых сильно изменился. Да и читать на взгляд Гаяускаса ребята стали меньше. Конечно, теперь телевизоры не то, что тогда, полноценное кино на дому. Про видеомагнитофоны и компьютеры можно не напоминать: слишком дорогие игрушки, не для всякого. Но если, как рассказывал Мирон через несколько лет всё это станет по карману большинству населения… Хотя, некоторые дети будут читать и в этом царстве электроники. На что уж Женька, судя по его словам, любил компьютерные игры, но всё-таки книгу про приключения Мерлина, короля Артура и Горлойса Корнуольского прочитал. Так что, не всё безнадёжно.
Но Серёжка вышел из депрессии вовсе не для того, чтобы позволить Балису игнорировать своё присутствие и предаваться размышлениям. Потому стоило морпеху чуть задуматься, как немедленно последовал вопрос:
— Балис Валдисович, а Вы верите, что Сашка не погиб?
Пары секунд, на которую Гаяускас промедлил с ответом, хватило мальчишке, чтобы виновато добавить:
— Ну, Мирон Павлинович же рассказывал, что он бессмертный…
Балис вздохнул. Трудно было бы найти тему, на которую ему сейчас хотелось говорить ещё меньше: слишком жалко было Сашку. Как боевого товарища, как воспитанника, просто как мальчишку.
Но ведь и Серёжкой руководило отнюдь не праздное любопытство: парнишка привязался к казачонку ещё сильнее, нежели Балис. Когда и как это произошло, было не очень понятно, но факт есть факт. Надо было видеть, как вскинулся Сашка на защиту малыша от шуточек Реша. А потом отправился в палатку успокаивать и вернул Серёжку к костру. Со стороны в тот вечер они напоминали
Или, всё-таки, не последний?
— Не знаю, Серёжа. Хочу верить, очень хочу, но… Ты же знаешь, как нас воспитывали: человек живёт один раз, потом умирает — и всё. Остаётся только то, что он в жизни успел сделать. А загробную жизнь, религию, богов и всё такое придумали глупые и трусливые от страха перед смертью. И верить в это нельзя.
— Ага, — кивнул мальчишка, — нас так тоже учили. Мы вот с Тошкой как-то в церковь зашли посмотреть, а Олег Логачёв настучал пионервожатой. Так потом нас на сборе отряда ругали: "Вы всю пионерскую организацию позорите, стыдно в такие глупые выдумки верить, как Яшкин может быть звеньевым, если он в церковь ходит…"
— Даже так? — с удивлением переспросил Гаяускас. В своём пионерском детстве он ни с чем подобным не сталкивался. Правда и по церквям ни он, ни его одноклассники вроде не ходили. В смысле — по действующим церквям. Вильнюсская консерватория когда-то была католическим костелом.
— Угу, — грустно кивнул мальчишка.
— И что, наказали?
Серёжка хитро улыбнулся.
— Не… Когда вожатая наругалась, Татьяна Алексеевна, наша классная, спрашивает: "Вы зачем в церковь-то пошли?" Ну, мы с Тошкой и объяснили, что интересно было посмотреть, её же только что открыли. "А не богу молиться?" Да мы, говорим, ни в какого бога не верим. Тогда она спрашивает у отряда: "А кто из вас в церкви был, поднимите руку". Все сидят, молчат. А Татьяна Алексеевна и говорит: "Пионер — это тот, кто открывает неизведанное, кто первым идёт туда, куда не ходили другие. Получается, мы сейчас ругаем Климанова и Яшкина за тот, что они настоящие пионеры".
— Значит, защитила вас?
— Ага.
На взгляд Балиса, поступок учительницы выглядел довольно рискованно и мог обернуться серьёзными неприятностями. Во времена его детства. Но Серёжке всего двенадцать, а значит всё это происходило в последние два года. Тогда всем было не до таких мелочей. Страна разваливалась на куски, кому уж тут интересно, что два проказливых мальчишки заглянули в церковь и что об этом сказала их классная руководительница.
— Выходит, всё кончилось хорошо?
— Выходит так, — согласился парнишка и замолчал. Очень так выразительно замолчал.
Приходилось продолжать.
— Вот и получается, Серёжа, что верить во всякие чудеса нам с тобой трудно. Только мы на своей шкуре убедились, что чудеса всё-таки бывают. Для тех, кто на позиции остался, мы, наверное, тоже погибли. Но мы ведь живы. В этом ты не сомневаешься? Или ущипнуть?
— Не надо. Меня уже… щипали…
Первые четыре слова Серёжка выпалил сразу, последнее — после паузы. И потупил голову, явно считая себя виноватым в том, что так неуместно и неуклюже напомнил о своём геройстве. Гаяускас на этот счёт имел прямо противоположное мнение: виноват в неловкой ситуации был исключительно он сам. Только обсуждать это означало сделать ещё хуже. Поэтому только оставалось делать вид, что ничего не произошло.
— Вот видишь. Мы с тобой уверены, что живы, но наши друзья, конечно, считают нас погибшими. А расскажи им кто нашу историю — не поверят. Во всяком случае я бы на их месте простому рассказу не поверил.
— Я бы, наверное, тоже, — после некоторой паузы признался Серёжка. — Хотя, наверное, думал бы, что уж лучше так, чем совсем ничего… Ничего после смерти…
— Ещё бы не лучше, — поддержал Балис. — Здесь мы хоть как-то, но сами решаем свою судьбу. Но вот только одна беда: мы знаем что произошло с нами. А что с другими после смерти происходит — тёмный лес. Можно только предполагать. Например. что раз мы такие необычные, то и другие необычные тоже бывают. Верно?