Грани судьбы
Шрифт:
— Точно.
Гаяускас обернулся, несколько секунд смотрел, как эльф и Соти хлопотали над Серёжкой, а потом негромко сказал:
— Ладно, пусть темнит. Лишь бы мальчишку вылечил.
— Вылечит, — в голосе Мирона не было преувеличенной бодрости, только спокойная уверенность. — Меня вылечил, тебя вылечил, вылечит и Серёжу.
— Видел бы ты, во что его там превратили…
Фраза осталась недоконченной. Память подсказала Балису, что Мирон после лавины выглядел ничуть не лучше Серёжки. Правда, Мирон — здоровый мужик, а Серёжка — маленький ребёнок.
Нижниченко только вздохнул. Понятно, что если мальчишка до сих пор без сознания, то досталось
— Мрази, — отставной капитан сказал, будто выплюнул. А потом добавил: — Но с этим Сучапареком я ещё встречусь, и обсужу аграрный вопрос.
— Аграрный? Почему — аграрный? — изумился Мирон.
— Потому что этой твари давно пора в землю ложиться, а он всё ещё по ней ползает, — пояснил отставной капитан.
"Ну, если Бинокль шутит, то дело не так плохо", — успокоено подумал Нижниченко. Хотя юмор у друга оказался весьма специфический.
— Балис! — поднявшийся на ноги Наромарт призывно махнул здоровой рукой. Морпех торопливо подбежал, подтянулись и остальные.
Серёжка всё так же без сознания лежал на земле, снова закутанный в плащ. Гаяускасу показалось, что лицо мальчика немного порозовело, а дыхание стало спокойнее. Он с надеждой бросил взгляд на эльфа.
— Ему лучше, — кивнул целитель. — Соти очень помогла, и милость богов пребывает с нами. Жизнь мальчика вне опасности, но раны не заживут в одно мгновенье. Он в забытьи, и сейчас это для него благо. Саша, ты сможешь везти его и дальше?
Казачонок громко фыркнул, давая всем понять, каким глупым и оскорбительным был вопрос, и очень недовольным голосом ответил:
— Конечно!
Балис вскинул на руки почти невесомое тело мальчишки и посадил его на лошадь. Серёжкины губы разъехались в улыбке, и мальчишка особенно остро напомнил капитану Кристинку. Дочка часто улыбалась во сне. Когда-то Балис любил тихонько подкрадываться к её кроватке и наблюдать за её мирным сладким сном…
Хоть бы рояль какой-нибудь нашелся в этих проклятых кустах, чтобы можно было, вложив в удар всю злость и досаду, разнести в щепки полированную крышку. Говорят, в таких ситуациях это очень помогает, чтобы разрядится.
Но среди можжевельника и боярышника роялю, естественно, взяться было неоткуда, поэтому оставалось только молча переживать, не давая возможности раздражению выплеснуться на окружающих.
Жил был граф. Жил, жил, а потом, как у людей водится, взял, да и помер. Наследником и графом стал, понятное дело, старший сын. Три деревеньки ушли в приданное старшей дочери. Ещё три — во владение второму сыну. Ну, и так далее…
Меньше всего, понятное дело, пришлось на долю младшего, седьмого сына. Хорошо хоть, граф — не какой-нибудь мельник, иначе быть бы юноше обладателем блохастого кота, да и то и при большой удаче. Благородный Уго вье Лент получил на свою долю пруд, в котором исстари ловились зеркальные карпы, да пару бобровых гонов, которые благополучно сдал в аренду одному из старших братьев, а сам подался в наёмники.
Давным-давно кто-то из благородных вье Лентов чрезвычайно своевременно предал Толийской короля, перейдя на службу Императору Моры, за что и был вознаграждён, помимо прочего, привилегий на ношение и использование меча. Привилегия эта не только переходила к наследнику графа вье Лента, но и распространялась ещё на одного законного ребёнка мужского пола — по выбору родителя, правда, уже без права дальнейшего наследования. Граф Венне остановил свой выбор на младшем сыне, и тот через всю жизнь пронёс благодарность отцу за мудрое решение. Ремесло наёмника пусть и опасное, зато умного и умелого кормит щедро и постоянно. Остаются деньги даже на спокойную старость.
Уго боги умом не обидели, умелым он сделал себя сам, так что к сорока двум годам считался, наряду с Белогривым Джеральдом и Кабаном Кинцигером, лучшим наёмником в Толинике. А заодно, неофициально, первым клинком провинции. Очень большой заслуги в этом не было: хотя меч в руки брали многие, но лишь единицы имели право делать это открыто, по закону. Только под лежачий камень вода не течёт, каждую возможность в реальность нужно превращать тяжелым трудом. Как правильно сказал когда-то давно и где-то далеко один очень грамотный воин, для хорошего полководца любой холм — непреступная позиция, а для дурака и труса — и непреступная крепость — ловушка. И хоть вье Лент никогда не командовал отрядом больше, чем в дюжину рыл, правоту неизвестного вояки признавал беспрекословно, да ещё и распространял её и на все прочие случаи жизни. Чем не занимайся, а правило одно: любое достижение приходит через труд и пот. Так что, не жалей ни первого, ни второго, да и не щёлкай зубами понапрасну. А превращай свой труд в звонкую монету: для себя и для своих.
А своих у Уго было предостаточно. Не братья и сёстры, нет, те ломти отрезанные, в прошлом остались. Но ещё в юности благородный наёмник сошелся с пышной вдовушкой, в скором времени родившей ему отчаянного сорванца. А позже, заимев репутацию и хорошие доходы, бравый, хоть и уже стареющий воин взял приступом сердце юной красотки, одарившей его сначала лихими двойняшками, а потом ещё и малышкой-поскрёбышкой. Старший-то ладно, давно уже себя с топора кормит, и не только себя, но и подружку. А вот мелкотой беда, пока что лишь рты раскрывать способны. Ну, да на покой вье Лент ещё не собирался, а в желающих поручить наёмнику работу, хвала Ренсу, недостатка не ощущалось. Он уже давно мог позволить себе выбирать, за какую работу браться, а какую лучше предоставить другим. Если платят мало, или риск очень уж велик, или пахнет слишком дурно — Уго предпочитал не ввязываться.
Но бывают предложения, от которых невозможно отказаться. Когда твоего участия в деле хотят императорский наместник — выбирать не приходится. Если же того же желают ещё и Верховный Инквизитор и все отцы города вместе взятые, то и подавно. Ах да, свой интерес в деле обозначила ещё и эта жирная туша — морритский префект. Впрочем, какая разница. Всё равно, столько влиятельных врагов с жизнью не совместимо. Да что там столько, одних обитателей ратуши хватит, чтобы заставить его бежать из Толы куда глаза глядят. А уж от наместника не убежишь, этот сразу на плаху пошлёт, да хорошо, если только на плаху. Нет уж, с такими господами лучше не ссориться.
Хотя, была бы его, Уго вье Лента воля, он бы ни за что в погоню не ввязался. Потому что людей смелых и умелых всегда уважал, а тем, кто смог вытащить пленника из подвалов Вальдского замка, и того и другого не занимать. Инквизиторов наёмник, как и положено нормальному человеку, недолюбливал, а потому к их обидчикам испытывал определённую симпатию. Щёлкнуть по носу "слуг божьих", так, что звон пойдёт по всей Империи — давно бы надо. Но не всегда человек делает то, что он хочет. Даже наоборот, как правило, приходится делать совсем иное. Сейчас надо было думать, как поймать бунтовщиков.