Грани воды
Шрифт:
– Знаешь, Деррик, мне стыдно из-за того дня в клинике. Из-за того, что я сделала с теми письмами. Мне правда очень жаль. Я не имела права это делать. Я на тебя давила. Точно так же, как с Тодом. Теперь я это вижу.
– Ага, – пробормотал он. – Ну, что уж тут. – Однако он обнаружил, что не может на нее смотреть, потому что снова ощутил тот же гнев, что и тогда. И потому он добавил: – Короче, я просто хотел тебе сказать. Сочувствую тебе из-за Тода.
Она ответила:
– Спасибо. И удачи тебе, да? Успеха.
Он подумал:
Она поспешно пояснила:
– Успешного доклада на цивилизации Запада.
Разговор получился не очень-то, но ему было некогда об этом думать. Достаточно скоро он оказался дома и, стоя у крыльца, гадал, почему маме вздумалось завязывать ему глаза. Она сказала, что у нее для него сюрприз. По ее словам, все было задумано, чтобы поднять ему настроение, и он понял, что она имеет в виду: после того, что произошло с Кортни, ему необходимо было что-то, чтобы жизнь не казалась такой паршивой. Он сомневался в том, что мамин сюрприз в этом поможет, но решил ей подыграть.
Она завела его в дом, и по направлению движения он определил, что они идут к нему в спальню. Поставив его у двери, она сорвала с него повязку.
– Тадам! – воскликнула она. – Ну, как тебе, милый?
Он воззрился на то, что предстало его взгляду. За время, прошедшее с момента его ухода в школу этим утром, она полностью переделала его спальню. Он понятия не имел, как ей это удалось: разве что она наняла целую бригаду – но за те часы, пока его не было, она покрасила стены, положила новый ковролин, повесила новые занавески и заменила старую мебель новой. Это было поразительно. Это было ошеломляюще. Все было в мужском стиле и правильно во всех деталях. За исключением одной.
– А что стало с пуфом? – поспешно спросил он.
Она сказала:
– С бобовым пуфом? Это единственное, что ты можешь сказать?
– Где пуф, ма?
– Тебе не нравится твоя комната?
– Ты его выбросила?
Он услышал, что его голос повышается, и безуспешно попытался снова вернуть над ним контроль.
– Ма, ты его выбросила? Где все остальное? Куда ты все дела?
– За всей мебелью приехали из благотворительной организации «Гуд чир». Они утром прислали грузовик.
– И куда?
Его голос стал чуть хриплым.
– Что значит «куда»? Сюда.
– Ты же поняла мой вопрос! – крикнул он. – Куда они все увезли? Я хочу вернуть пуф!
Деррик увидел, как лицо матери изменилось. И неудивительно. Он сошел с катушек.
– Деррик, тот пуф был старым, еще когда Дэйв Младший был в твоем возрасте. Он оставил его потому, что это была память о его матери. Господи, она на нем кормила его грудью! Он был заклеен скотчем и из него сыпались бобы или что там в нем было… И ты же не подумал, что…
– Куда «Гуд чир» увозит мебель? – прервал он ее.
– Милый, я не знаю.
– Ну, так выясни. Немедленно.
– Ты ведешь себя неразумно, –
– Я хочу его вернуть, – упрямо ответил он. – Я хочу вернуть мой пуф.
Его мать замолчала. Он увидел, что в этом молчании она пытается разобраться в тех чувствах, которые скрывались за его словами. Наконец она спросила:
– Ты не хочешь рассказать мне, что за этим стоит?
Деррик попытался придумать что-то такое, что не было бы правдой, но хотя бы могло сойти за правду. Он проговорил:
– У него была история, ма. Это для меня важно из-за Кампалы… Ты ведь знаешь, что там было… Только моя одежда – и все.
Тут Ронда прижала ладонь к горлу. Она сказала:
– Ох, Деррик! Мне надо было посоветоваться с тобой. Я не подумала. Просто решила, что отремонтированная комната повысит тебе настроение после… Ну, после Кортни и всего этого. Прости меня, милый. Давай я позвоню туда прямо сейчас.
Он солгал ей – и ему это было ужасно противно. Но тут ничего нельзя было поделать. Он не видел другого варианта. Потому что если тот пуф исчез, то с ним исчезла и его единственная связь с сестрой.
Самое неприятное выяснилось быстро. Пуфа больше не существовало. В приемном пункте «Гуд чир» только взглянули на него – и тут же отправили в ближайший мусорный контейнер. В три пятнадцать контейнер подцепили и вывалили его содержимое в мусоровоз. Оттуда его путь остался неизвестным – если не считать того, что он оказался под пятью или шестью тоннами мусора и отходов на какой-нибудь свалке.
За ужином его мать извинялась, не переставая, однако Деррик ощущал в себе сосущую пустоту и не способен был принять ее извинения. А еще он не мог четко объяснить ей, что именно она наделала. С исчезновением его писем к сестре исчезло и все, что он пережил, вырастая в этой чужой американской культуре – как исчезла и Риджойс. Казалось, она потеряна навсегда.
Было совершенно ясно: его мама понимает, что он расстроен. Она просто не сознавала, насколько сильно – и не видела причины его состояния. Она не могла почувствовать, что теперь внутри у него скопилось столько гнева, что ему хочется взять одно из отцовских ружей и пройтись вдоль Гос-Лейк-роуд, расстреливая окна соседских домов просто ради того, чтобы почувствовать: он что-то делает. Однако он был обречен на то, чтобы оставаться благодарным сиротой из Африки, и потому не стал делать ничего – только извинился и ушел из-за стола как можно быстрее, и закрылся у себя в комнате, где можно было попытаться думать.