Грани
Шрифт:
Я не помнил, сколько мы бежали. Внутренние часы отказывались работать. Может, минуту, может год, это не имело значения. Мы перепрыгивали через корни деревьев и продирались через заросли. Останавливаться было равносильно смерти. Кто-то пытался схватить меня за лодыжку, но я умудрился вывернуться. Из тумана росли скользкие щупальца, которые стелились по земле. Мы пытались стрелять, но оружие клинило. Этот лес не признавал автоматов. Сколь бы выносливыми мы ни были, а даже у нас закончились силы. Одышка заставила остановиться, лес понял нашу уязвимость и пошел в наступление. Щупальца вились, словно кольца змей, и мы стали защищаться. Мечи с легким свистом разрубали некоторые отростки, другие от них уворачивались. Комар яростно пинал их ногами
Атаки на меня прекратились, а вот на Комара наоборот усилились. Я помогал своему напарнику, как мог, но у меня ничего не вышло. Несколько щупалец обвили его ноги и потащили в самую глубь тумана. Он что-то кричал, но я уже не слышал. Туман отступил и исчез. Я остался один и только потом вспомнил, что этот лес никого не пропустит без жертвы. Он должен брать плату за проход. Это условие, цена за сокращение пути. Вот и расплата. Я рассчитался за то, что стал сентиментальным, за то, что поддался человечности. Прости меня, Комар, я ничего не могу изменить. Лес, получив своё, потерял ко мне интерес.
Закинув на плечо автомат и проверив снаряжение, я побрел по тропинке навстречу своей судьбе. Чёрная кровь текла из язв, нанесенных мне живым туманом, порождением кровожадного леса. Регенерация шла на удивление медленно. Пришлось достать из рюкзака бутылку спирта и пить прямо на ходу из горла. Это помогло. Ранки начали затягиваться. В порванной одежде, вывалянный в грязи от частых падений, я вышел на это длинное, смердящее болото. "Гриндеры" не пропускали влагу, но из-за своей тяжести тянули меня в мутную воду. Я устал. Не помню, где упал и нахлебался болотной жижи, но факт был фактом. Дальше я шёл ещё и мокрым, а где-то внутри склизко бултыхалась вязкая муть. В висках колотили маленькие молоточки, эхом отдаваясь по всему телу. Допив бутылку, я забросил её как можно дальше. Она упала шагах в десяти и утонула, в отличие от меня. Дерьмо в дерьме не тонет. Идти становилось всё тяжелее. Я знал, что за этим болотом будет горка, а за ней в свою очередь торговая точка Кубышки. Не обманули тропы, вывели, но страшной ценой. Один я всегда выхожу.
Уже возле берега я провалился в омут и потерял автомат. Ну и чёрт бы с ним, у Ганса новый куплю. Выбраться смог с трудом. Облепленный ряской, я вылез на берег и уснул. Снилось детство, весёлые одноклассники и первый учитель, а потом всё исчезло. Я проснулся и огляделся.
Болота не было. Аккуратные стены в дешевых, но опрятных обоях. Кровать, стол, один стул, потертый шкаф с поломанной дверцей. На потолке болталась люстра. Обычный абажур, подвешенный к потолку на цепочке. В окно светило солнце. Мои вещи лежали на стуле. Болело все тело. И где же я теперь? На столе стояла бутылка водки. Наша, "Кристалловская", хорошая. Выпил из горла около половины емкости и стал одеваться. Мою одежду уже кто-то подшил, плащ тоже заштопан. Вместо болота он пах очистительным средством, по-моему, с примесью лимона. Я надел очки, взял пистолет и меч и вышел из комнаты. Следующее помещение явно было гостиной. Здесь стоял большой дубовый стол и стулья. На стенах висели картины, кто-то засушивал цветы целыми букетами в больших напольных вазах. Не раздумывая особо, я вышел на улицу через короткий коридор и сразу понял, где оказался. Это был хутор Ганса. Рядом находился его магазин, а также склад и контора в одном флаконе. Вход охраняли два здоровенных арийца с пулемётами наперевес. Белокурые бестии, мечта Гиммлера. Они увидели меня и лучезарно улыбнулись в тридцать два зуба каждый.
— Гутен таг, хер Блэк, — приветствовали они меня.
— И вам того же, в смысле гутен таг, херы, — сказал я с улыбкой. Снова можно было жить. Лес, Комар, все осталось где-то далеко позади. Я снова захотел жить. Здесь меня хорошо знали и любили. Сколько было выпито водки и пива, сколько съедено закуски и сколько было страшных споров
— Во ист Ганс? — спросил я.
— Арбайтен, — отозвался один из охранников.
— Ну, спасибо, — я открыл дверь и вошел вовнутрь.
— О, какие люди! — прокричал хозяин, — проснувшись, сразу за работу, люблю таких.
Ганс — чистокровный немец. Родился в Гамбурге, имел свой бизнес. Продавал всякую мелочь, а потом начал приторговывать оружием. Кто-то из русских брякнул ему про Зону, и он сорвался. Набрал группу ребят, настоящих арийцев, взял свою семью и сюда примчался. Залез достаточно неглубоко, но войска до него не доходили, а вот сталкеры и самолёты из Германии транзитом через Персию постоянно. Целый поселок, огороженный колючей проволокой. Замаскированный аэродром неподалёку среди лесов, бензоколонка. Устроился Ганс хорошо. Что он делал? Торговал, конечно. Бензин, оружие, еда. А мы ему хабар гранёный. И все рады. Скучал он, конечно, частенько по своим чистым улицам, которые драил с порошочком; по своему садику, где картошку только ради цветов выращивали и по настоящему немецкому разливному пиву. Вон какой бочонок отъел, недаром Кубышкой прозвали.
— Кто меня притащил-то? — спрашиваю я, и сажусь за столик. Тут же прибежала девушка в воздушном, практически отсутствующем наряде, и спросила, чего я хочу. Заказ мой был обычен — бутылку чёрной водки и кружку немецкого эля.
— Кошка со своим выводком, — ответил Ганс, подсаживаясь ко мне за столик.
— Кто это? — не понял я.
— Да появилась тут одна девка горячая. С ней ещё человек пять, все сталкеры, пришли говорят из города не помню какого, у вас, русских такие названия непонятные. Знаю, что Гудериан там учился.
— Да ладно, не заливай. Обчистили они меня небось? — усмехнулся я.
— Не. Я сам проследил, сказал, не дай бог Блэк проснётся и увидит какую пропажу, хана вам, желторотые.
— Загнул-то как, а? — я рассмеялся и налил стакан водки, которую уже успели незаметно принести.
— Да не загибал я её, у меня жена и дети, — Ганс хохотнул, и его веснушки затряслись вместе с одутловатыми щеками.
— Хабар брать будешь? — спросил я.
— Конечно, а что ты принес? Я ничего не видел.
— Забываешь ты, Ганс, что мне необязательно тащить тебе пулемет серебристых. Это дело для новичков.
— Тогда что? — глаза толстяка превратились в щелочки. Интересно ему стало.
— Сейчас увидишь, — я снял поясной ремень и плащ. Аккуратно снял крайние заклепки по краю ремня, и начал доставать пакетики с товаром. Потом также отстегнул подкладку куртки. Все своё ношу с собой. Стали распечатывать пакетики да изучать содержимое. Десять батареек для "Энергита" — размером с пятирублевую монету, а запас на пятьсот выстрелов. Пять клипсоидов — очень помогают охотникам и шпионам. Одел такой на ухо и слышишь как собака, чутко и отчётливо. Четыре активные контактные линзы для восстановления сетчатки глаз, редкий товар, но иногда можно встретить. Пять шипучек. Сам не знаю, что это такое, но говорят, будто под давлением эта закорючка нарушает все законы физики. Три гидролитовых колечка в тороидах из прозрачного пластика — жидкий металл-сверхпроводник, у серебристых его валом. Один чистый чип памяти, его вставляют в глайдеры для управления этим аппаратом. И красная жемчужина. Необъяснимая штука, но положительно влияет на организм человека.
— Товар, конечно, не самый редкий, но годный и ходовой. Зарядников у меня сейчас у самого нет. Я думаю, тебе много чего надо. Линзы хорошая штука, как раз и заказчик на них есть. Порадовал ты меня, Блэк, порадовал, — Ганс закряхтел от удовольствия, а я продолжал пить. Затем немец сгрёб весь хабар в кучу, убрал в стол и выписал на бумажке цену. Я лениво удивился сумме.
— Машину, оружие толковое, новую одежду, ну ты помнишь, что я обычно брал.
— Когда собираешься отправляться? — Ганс сделал грустную физиономию. Неохота ему со мной расставаться.