Грани
Шрифт:
– Лео, почему ты меня разбудил? – «Сердито» спросила она, метнув в него игривый взгляд.
– Затем, что ты лежишь в одной рубашке с не застёгнутыми пуговицами. – Пожаловался Лео. – Зачем ты меня так жестоко дразнишь? – Лил снова широко улыбнулась, прижалась к нему ближе… – Лил, – Позвал он снова, девушка повернулась к нему лицом. Лео воспользовался этим и начал жадно, требовательно целовать ее в губы. Сколько же страсти было в этом долгом, горячем поцелуе! Мужчина положил одну ладонь на грудь Лил, а второй придвинул девушку еще ближе, потом все та же рука сползла с середины спины до мягкого места, ощутимо сжала одну из половинок…
Лилит ощущала жар от
– Лео… Пожалуйста… – Стонала она, – еще… – Ее взгляд помутился, лицо разрумянилось, губы слегка припухли. Роджер безумно ее хотел. Хотел взять ее прямо сейчас. Возможно, даже грубо, лишь бы ощутить ее, заставить сойти с ума от наслаждения, заставить кричать и извиваться. – Лео… – Стонала она.
Роджер резко и довольно грубо усадил девушку на себя, лег поудобнее. Лил приподнялась, чтобы он мог войти в нее. Начали двигаться: сначала неуверенно, рознясь движениями, а потом все более слаженно и быстро. Они двигались все быстрее и быстрее. Еще быстрее, еще грубее. Роджер все не останавливался, а Лил уже едва сдерживалась. Он бесконечно много раз вошел в нее, прежде чем они остановились. Лилит дрожала всем телом, без сил положила голову на его грудь.
Лео вздохнул: ему было спокойно. Только с Лил он обретал это чувство умиротворенности и покоя. Мужчина обнял свою маленькую девочку, как он ее называл, закрыл глаза.
– Я люблю тебя, Лил. – Он почувствовал, что она улыбнулась. Нежно погладил ее по спине.
Внизу живота снова заболело, но боль была уже почти незаметной… Оно того стоило.
Лео поднялся с постели и подошел к стеллажам. Достал склянку. Десертную ложку. Подошел к койке
– Давай ты выпьешь это. – Лил слегка нахмурилась. Он мягко улыбнулся, наливая лекарство в ложку. Девушка проглотила горькую дрянь.
– Ты не хочешь, чтобы у нас были дети? – Робко спросила она.
– Не хочу. – Просто ответил он. – Зачем они нам? – Лео крепко обнял ее, поцеловал в висок. Лилит закрыла глаза. – Не волнуйся. Эта настойка невредная.
– Уверен?
– Почти. – Лил погладила его по щеке. Нежно и легко. Ее рука не дрогнула, зато внутри что-то больно кольнуло.
Теперь, когда буря и ремонт были позади, они снялись с якоря и направились в свои «владения» – ту часть моря, которую Роджер особенно облюбовал и удерживался там всеми силами, сражаясь с немногочисленными королевскими военными судами. Жизнь в этих водах была неспокойной: здесь пересекались торговые пути – волей-неволей, но торговцы проходили через эти воды – Роджеру оставалось только грабить суда и драться с военными и другими корсарами: слишком лакомый был кусочек.
На возвращение ушло полтора дня – далеко забросил их гнев стихии, но пиратам было не привыкать. Жизнь на корабле снова вошла в свое русло, словно и не было страшной бури, будто не унесло в море четырех матросов, словно все позабыли придавленного в трюме Спенсера – к постоянному присутствию госпожи с косой все привыкли: она сопровождала их повсюду и всегда, так же, впрочем, как и фортуна.
То, что Лео везло по-прежнему очень удивляло и Лил, и друзей, и компаньонов: даже во время бури их вынесло, иначе «Смерть» не выдержала бы еще и получаса в жутком шторме. То, что они еще легко отделались, пираты поняли, когда увидели множество деревяшек, сундуков и прочей корабельной утвари, плавающих на поверхности снова спокойной синевы моря. Такие обломки очень часто им встречались во время плавания. Всякий раз заметив следы крушения, пираты склоняли головы и снимали головные уборы, отдавая дань уважения погибшим: неважно, были ли между ними конфликты, да и это невозможно было понять по каким-то жалким обломкам, тем малейшим фрагментам некогда быстрых, сильных и проворных кораблей…
Как легко было лишиться жизни и совести здесь! Здесь – среди сильных и смелых людей! Они не были глупыми или алчными (что, по сути, одно и то же), нет, это были отчаявшиеся заработать деньги честным путем мужчины, у многих из них были семьи. Но было ли честным обеспечивать жизнь своим детям ценой жизней других людей, с такими же, наверное, полуголодными детьми, ждущими их на суше, оставшимися без кормильца? Они старались делать две вещи, чтобы не раниться осколками совести: убивать как можно реже (по возможности) и безболезненно, а еще не думать об этих людях вовсе. Но получалось ли? Жалели ли они убитых? Об этом знали только они сами.
Лилит часто думала об этом, и чем чаще думала, тем страшнее становилось: черт с ней со смертью, но как же честь? Как же совесть? Как же вера? Как теперь молиться, зная, что рано или поздно придется убить и ограбить? Зная, что ешь и пьешь отнятое? Как она посмотрит в глаза матери? Кто она теперь? Наложница убийцы, обученная тому же искусству убивать, потерявшая стыд и честь?.. «Нельзя об этом думать», но она думала, задавалась этими вопросами все чаще. Внутри нее шел конфликт между тем, что было ей дорого, к чему она привыкла, ее принципами, и тем, чем она стала. Стоила ли эта любовь и дружба тех жертв, что она принесла им?
«Какая теперь разница? То, что было, не вернешь» отмахивалась Лил, а вопрос оставался нерешенным, отнимая все больше сил и решительности. Был ли ее выбор верным? Так мучительно-медленно внутри обострялся конфликт.
Правда, честь, совесть, жизнь… Все было отдано одному только человеку, который, как ей иногда казалось, не мог смириться с этой жертвой. Он так же терзался и горел изнутри. Но Лео старался изо всех сил заставить себя снова позабыть эти вопросы, снова ослепнуть и оглохнуть к чужой боли и страданиям. Ему даже хотелось снова окунуться в море крови, в котором он плавал столько лет и ни разу за то время, не пожалел, не испугался, что пошел по такому пути. Правда ли это или только ее вымысел? Неужели он и настолько уродлив? Новый вопрос, на который не было сил ответить. Новый страх.
Жизнь здесь была дешевле пары монет или килограмма специй, дешевле даже метра шелка… иногда она была даже дешевле фляги воды. А иногда не стоила вообще ничего. Как ни было горько признать, но эти люди были лишены человеческой сути, сохранив кто как смог, оболочку. Чувства же нормальных людей были размыты, заглушены или вовсе отсутствовали: дружба здесь была только до тех пор, пока не требовалось помощи или даже малейшего риска; любовь покупалась или бралась силой; радость испытывали редко и чаще животную… Страшная, пустая, противоречащая по своей сути человеческой душе жизнь. Благо, так жили немногие, немногие были такими. Мужчины рисковали собой ради друзей, старались не лишать жизни, старались ценить чувства, сохранять частичку света внутри, надеясь на лучшее.