Граница безмолвия
Шрифт:
Кротов не ответил. Какое-то время они молча шли вдоль кромки озерного плеса в сторону гряды, туда, где находилась женская казарма. Дмитрий не испросил разрешения провожать Янину, но, поскольку женщина не возражала, они все брели и брели, эти двое, уже немолодых, успевших переспать, но пока еще не успевших влюбиться друг в друга людей.
— И все же возникает вопрос: что привело вас ко мне, Янина, притом сразу же после походного ложа барона? — спросил Кротов уже после того, как в ответ на оклик часового, коротавшего время в небольшом дзоте назвал пароль.
— А
— В том-то и дело, что не обязана.
— Только поэтому отвечу. Как только я узнала, что завтра предстоит лететь в Германию, в разведшколу, отчаянно захотелось по быть в постели с настоящим русским офицером. Нет-нет, не с очередным красным командиром, из бывших безлошадников. Этого отребья у меня всегда хватало. А с истинным офицером, еще той, белогвардейской закваски.
Кротов растерянно улыбнулся: такого объяснения от переспав-шей с ним женщины слышать ему еще не приходилось.
29
Со стороны пролива донесся сухой резкий треск, который Ордаш теперь не мог перепутать ни с каким иным треском, ни с какими иными звуками. Такой громкий и грозный треск, дополненный приглушенным грохотом лавины, мог зарождаться, только когда разламывался и крошился огромный айсберг, осколки которого опадали на непрочное ледовое поле. Даже когда судьба очень далеко забросит его от полярных краев, этот треск и этот грохот еще долго будут чудиться ему по ночам; еще долго станут являться в виде слуховых галлюцинаций.
Старшина допил свой спирт, уселся в кресло и, чувствуя, что начинает основательно хмелеть, резко кивнул.
— Если вернуться к нашей беседе… Вы правы: есть офицер, готовый замолвить за меня словечко. Причем служит в одном из штабов. Этот и замолвить, и нажать может. — Сейчас он как раз и имел в виду того самого полковника, своего отчима, о котором до сих пор ни с кем на заставе речи не заводил, но о котором давно пора было вспомнить.
— Кто такой, старшина? Не интригуй, толково и по существу доложи обстановку.
— Полковник Радулин.
— Не слыхал о таком. Чем командует? — напрягся старший лейтенант.
— Служит в штабе Ленинградского военного округа, на очень солидной должности.
— В штабе?! Ленинградского военного?! — брови Загревского поползли вверх, а взгляд как-то сразу протрезвел. — Только что придумал его или в рукаве держал как крапленую карту?
— Считайте, что в рукаве. Не резон было козырять им раньше срока.
— Тогда… исключительно! — хмельно поднял вверх указательный палец Загревский. — Продолжай вводить в курс.
— Знаю, что переведен туда на генеральскую должность, и вполне возможно, что теперь он уже в звании генерал-майора. Как знаю и то, что у него большие связи в Наркомате обороны.
— В этом можно не сомневаться. В штаб округа, да к тому же Ленинградского, просто так не попадают. Исключительно. Что еще можешь добавить?
— Кажется, и так наговорил много лишнего.
— Лишнего? Ни одного слова, — с убежденностью закоренелого алкоголика помахал перед ним давно погасшей сигаретой старший лейтенант. — Как военные люди мы с тобой всегда должны знать, что у нас имеется в ближних тылах. Исключительно.
— Вполне допускаю, что теперь уже Радулов является одним из заместителей командующего. По крайней мере, переводили его в Ленинград именно с такой перспективой.
Вот здесь старшина уже откровенно блефовал. Никаких сведений ни об истинных связях Радулина, ни о его генеральских перспективах у Вадима было. Но он понимал, что сейчас самое время поднять свой престиж в глазах начальника заставы, дабы придать ему уверенности в своих действиях.
— Тогда чего мы сомневаемся? Как только вернемся на заставу, готовлю представление. При условии, — старший лейтенант нервно передернул плечами и азартно пощелкал пальцами, — что потом ты замолвишь словечко и за меня. В принципе такое возможно?
— Вполне. Причем за вас мне замолвить значительно легче, нежели за самого себя — почему бы и не похадатайствовать по поводу судьбы сослуживца, к тому же своего командира?
— Неужели можешь, старшина? — с недоверием взглянул на него Загревский, и почти с минуту молча, сосредоточенно обгладывал кость песца.
— До сих пор никакими ходатайствами отношения с отчимом я не портил, а значит, обижаться на меня повода не давал.
— И что, у тебя есть такой доступ к этому штабному полковнику, что можешь вот так, спокойно, замолвить обо мне слово?! Относительно самого себя — понятно: коль уж знаком с полковником, то попросишь. Но обратиться к полковнику из штаба округа с просьбой поддержать своего начальника заставы… Понимаю, что с такими хлопотами можно соваться, уже будучи майором или подполковником. Но ты-то всего лишь старшина.
— Уже старшина, — уточнил Ордаш. — Перевели-то меня сюда с явным повышением. И, к слову, по протекции этого же полковника.
— Верно, — повел подбородком Загревский. — С повышением и в звании, и в должности. А служба на отдаленной заполярной заставе — прекрасная строка в армейской биографии. Об этом я как-то не подумал. И давно ты знаком со своим полковником?
— Сравнительно недавно.
— А вот это не в нашу пользу, — хмельно прищелкнул языком Загревский. — Точнее, не в твою пользу, старшина, — и в голосе его появились нотки человека, явно решившего поторговаться.
А еще старшина почувствовал, что доверие к нему падает, а значит, и шансы сохранить хоть какой-то вес в глазах начальника заставы — тоже.
— При каких обстоятельствах это произошло?
— Что имеется в виду? — не сразу уловил суть вопроса Вадим.
— Знакомство твое с полковником — что же еще? Служили в одной части, дружил с его сыном? Друг семьи?
— Скорее всего друг семьи. — Ордашу показалось, что определение это наиболее точное.
— Сослуживец отца, надо полагать?