Граница вечности
Шрифт:
В этот год все занимались этим. Любовь — это все, что вам нужно. Ребекка не была хиппи, она была школьной учительницей и уважаемым в городе политиком. И все же на нее воздействовала атмосфера половой распущенности, словно она по неосторожности вдохнула витающую в воздухе марихуану. «Почему бы и нет? — спрашивала она себя. — Что в этом плохого?»
Когда она думала о тридцати семи годах своей жизни, она сожалела лишь о том, чего не сделала: она не изменяла своему первому мужу-прохвосту, она не забеременела от Бернда, пока это было возможно, она бежала годами раньше от восточно-германской тирании.
По крайней мере, оглядываясь назад, она не будет сожалеть, что не отдалась Клаусу.
— Ты счастлива? — спросил он.
«Да, — подумала она, — когда я забываю на несколько минут о Бернде».
— Конечно, — сказала она. — Иначе я не играла бы с твоими волосами на лобке.
— Я обожаю проводить с тобой время, если не считать того, что это бывает так недолго.
— Я знаю. Мне хотелось бы иметь вторую жизнь, чтобы я могла прожить ее с тобой.
— Я согласился бы хотя бы на уикенд.
Слишком поздно, Ребекка чувствовала, куда идет разговор. На какой-то момент она перестала дышать.
Она боялась этого. Вечеров в понедельник было недостаточно. Едва ли Клаус удовлетворился бы одним разом в неделю.
— Напрасно ты так, — сказала она.
— Ты могла бы взять сиделку, чтобы она ухаживала за Берндом.
— Конечно, могла бы.
— Мы могли бы поехать на машине в Данию, где нас никто не знает. Остановиться в небольшой гостинице на берегу моря. Ходить одни по бескрайним пляжам и дышать соленым воздухом.
— Я знала, что это произойдет. — Ребекка встала с кровати и начала рассеянно искать свое нижнее белье. — Вопрос был только когда.
— Эй! Не торопись. Я же не настаиваю.
— Я знаю, милый.
— Если тебя не устраивает поехать куда-нибудь на уикенд, не поедем.
— Не поедем. — Она нашла свои трусики и надела их, потом взяла бюстгальтер.
— Тогда зачем ты одеваешься? У нас есть, по крайней мере, еще полчаса.
— Когда мы начали заниматься этим, я поклялась, что прекращу все, прежде чем дело дойдет до серьезного.
— Послушай. Извини, что я предложил тебе уехать на уикенд. Обещаю, что никогда больше не заговорю об этом.
— Не в этом дело.
— Тогда в чем?
— Я хочу уехать с тобой. Это меня и беспокоит. Я хочу этого больше, чем ты.
Он широко открыл глаза.
— Тогда…
— Тогда я должна выбирать. Я больше не могу любить вас обоих.
Она застегнула на «молнию» платье и надела туфли.
— Выбери меня, — сказал он, — Ты отдала Бернду шесть долгих лет. Не достаточно ли этого? Чем он может быть недоволен?
— Я дала ему обещание.
— Нарушь его.
— Человек, нарушающий обещание, обкрадывает себя. Это как потерять палец. Это хуже, чем паралич, что является физическим состоянием. Тот, чьи обещания ничего не стоят, черствеет душой.
Он постеснялся своих слов и произнес:
— Ты права.
— Спасибо тебе за твою любовь, Клаус. Я всегда буду помнить каждую секунду наших встреч по понедельникам.
— Я не могу поверить, что теряю тебя. — Он отвернулся.
Она хотела поцеловать его еще раз, но решила не делать этого.
— Прощай, — сказала она и вышла.
* * *
И все-таки борьба на выборах шла упорная.
В сентябре Камерон был совершенно уверен, что Ричард Никсон победит. Согласно опросам общественного мнения, он был далеко впереди. Бесчинства полиции в Чикаго, еще не забытые телезрителями, испортили имидж его соперника Хьюберта Хамфри. Затем, под конец сентября и в октябре, Камерон стал убеждаться, что у избирателей память досадно коротка. К ужасу Камерона, Хамфри начал сокращать разрыв. В пятницу до выборов опрос общественного мнения, проводимый Ассоциацией Харриса, показал, что Никсон опережает в соотношении 40 к 37. В понедельник, как явствовало из опроса Гэллопа, соотношение было 42 к 40 в пользу Никсона. В день выборов, по данным опроса Харриса, Хамфри чуть-чуть опережает Никсона.
Вечером в день выборов Никсон занял номер-люкс в отеле «Уолдорф-Тауэрс» в Нью-Йорке. Камерон и другие волонтеры собрались в более скромном номере с телевизором и полным пива холодильником. Камерон обвел всех взглядом и подумал, сколько из них получат работу в Белом доме, если Никсон сегодня победит.
Камерон познакомился с простоватой, серьезной девушкой по имени Стефани Мейпл и надеялся, что она ляжет с ним в постель, либо чтобы отпраздновать победу Никсона, либо чтобы утешиться в случае поражения.
В половине двенадцатого они увидели давнего помощника Никсона по прессе Херба Клейна, выступающего в пресс-комнате несколькими этажами ниже.
— Мы все еще полагаем, что сможем победить с преимуществом от трех до пяти миллионов, но в данный момент перевес приближается к трем миллионам.
Камерон перехватил взгляд Стефани и вскинул брови. Они знали, что Херб вешает лапшу на уши. По подсчитанным к полуночи голосам, Хамфри был впереди с шестьюстами тысячами голосов. Потом в десять минут первого ночи пришла новость, которая поколебала надежды Камерона: Си-би-эс сообщила, что Хамфри одержал верх в штате Нью-Йорк, получив на полмиллиона больше голосов.
Все взоры теперь были обращены на Калифорнию, где голосование продолжалось еще три часа, после того как избирательные участки закрылись на Востоке. Но Калифорния голосовала за Никсона, так что все зависело от Иллинойса.
Никто не мог предсказать результаты в Иллинойсе. Команда мэра Дэйли в демократической партии всегда нагло жульничала. Но не ослабло ли влияние Дэйли, после того как телезрители увидели, как полиция в прямом эфире колотит дубинками детей? Надежна ли поддержка, оказываемая им Хамфри? Хамфри лишь слегка в завуалированной форме покритиковал Дэйли, сказав: «Чикаго в августе пришлось пережить боль». Но распоясавшиеся стражи порядка позволили себе обидеться, и пошли слухи, что Дэйли так рассердился, что оказывал поддержку Хамфри без особого рвения.