Граница вечности
Шрифт:
— Может быть и другая причина.
— Какая?
В эту минуту Джорджу ничего не приходило на ум.
Джеки продолжала:
— Возможно, кто-то, с кем она работает. Только не узнал бы ее дедушка-проповедник.
Джордж подумал о другой возможности.
— Может быть, он белый.
— Женатый и к тому же белый, готова спорить. Что представляет собой этот пресс-секретарь Пьер Сэлинджер?
— Милый парень лет тридцати с лишним, ходит в хорошей французской одежде. Грузноват. Слышал, он не очень ладит со своей секретаршей. Думаю, ему не до новой подружки.
— Наверное, он, если он француз.
Джордж улыбнулся.
— Ты когда-нибудь встречала француза?
— Нет, но за ними тянется слава сердцеедов.
— А за неграми тянется слава лентяев.
— Ты прав, мне не надо было так говорить, каждый человек — это личность.
— Этому ты всегда меня учила.
Джордж вполуха слушал мать.
Вот уже неделю от американского народа скрывали новость о ракетах на Кубе, но ее должны были вот-вот сделать достоянием гласности. Уже неделю шли острые дебаты в узком кругу посвященных лиц, но так ничего и не решили. Припомнив, как было, когда он впервые услышал об этом, он понял, что среагировал без должной серьезности. Он думал главным образом о предстоящих промежуточных выборах и их влиянии на кампанию за гражданские права. В какой-то момент он даже предвкушал возможность американского возмездия. Только позднее до него дошло, что гражданские права скоро не будут иметь никакого значения и что никакие выборы больше не состоятся, если начнется ядерная война.
Джеки перевела разговор на другую тему:
— У моего начальника, где я работаю, есть миленькая дочка.
— Дану?
— Синди Белл.
— Как понимаю, это краткое от Синдерелла?
— Лусинда. Она окончила в этом году Джорджтаунский университет.
Джорджтаун — район Вашингтона, но немногие из черного большинства его жителей учились в этом престижном университете.
— Она белая?
— Нет.
— Значит, умненькая.
— Очень.
— Католичка?
Джорджтаунский университет был оплотом иезуитов.
— Ну и пусть католичка, — сказала Джеки с некоторым пренебрежением. Она ходила в Вефильскую евангелическую церковь, но придерживалась широких взглядов. — Католики тоже верят в Господа.
— Католики не приемлют контроль над рождаемостью.
— Да и я тоже.
— Что? Ты серьезно?
— Если бы я считала приемлемым контроль над рождаемостью, то тебя бы не было.
— Но ты не отказываешь другим женщинам в праве выбора.
— Как ты любишь спорить. Я не хочу, чтобы запрещали контроль над рождаемостью. — Она добродушно улыбнулась. — Я просто рада, что была несведущей и беспечной в шестнадцать лет. — Она встала. — Пойду сварю кофе.
В дверь позвонили.
— Пойди открой, — попросила Джеки.
Джордж открыл дверь привлекательной темнокожей девушке двадцати с небольшим лет в обтягивающих капри и свободном джемпере. Она удивилась, увидев Джорджа.
— Извините, — растерялась она. — Я думала, что это дом миссис Джейкс.
— Да, это ее дом, — сказал Джордж. — Я у нее в гостях.
— Мой отец просил занести это по дороге. — Она передала ему книгу «Корабль дураков». Он слышал название этого бестселлера. — Наверное, отец брал ее у миссис Джейкс.
— Спасибо.
Джордж взял книгу и вежливо предложил:
— Не желаете ли войти?
Девушка стояла в нерешительности.
Джеки подошла к кухонной двери. Оттуда она могла видеть, кто стоит перед входной дверью — дом был небольшой.
— Привет, Синди, — воскликнула она. — Я только что вспоминала о тебе. Входи. Я сварила свежий кофе.
— Какой чудный запах, — сказала Синди и переступила через порог.
— Мама, давай попьем кофе в гостиной, предложил Джордж. — Сейчас будет выступать президент.
— Ты хочешь смотреть телевизор? Сядь и поговори с Синди.
Джордж открыл дверь в гостиную.
— Вы не будете возражать, если мы посмотрим телевизор? — обратился он к Синди. — Президент собирается сказать что-то важное.
— Откуда вы знаете?
— Я помогал писать его речь.
— Тогда я должна посмотреть, — сказала она.
Они вошли в гостиную. Дед Джорджа, Лев Пешков, купил и обставил этот дом для Джеки и Джорджа в 1949 году. После этого Джеки из гордости ничего больше не просила у Льва, кроме платы за учебу Джорджа в школе и колледже. На свою скромную зарплату она не могла поменять обстановку, поэтому гостиная мало изменилась за тринадцать лет. Джорджу она и так нравилась: обивка с бахромой, восточный ковер, буфет.
Единственной новой вещью был телевизор. Джордж включил его, и они стали ждать, когда нагреется голубой экран.
— Ваша мама работает в женском клубе университета с моим отцом, не так ли? — спросила Синди.
— Совершенно верно.
— Значит, ему не нужно было просить меня занести книгу. Он мог бы вернуть ее завтра на работе.
— Да.
— Выходит, нашу встречу подстроили.
— Я знаю.
Она засмеялась:
— Вот чертовы хитрецы.
Джеки принесла поднос. К тому времени как она стала наливать кофе, президент Кеннеди появился на черно-белом экране и сказал: «Добрый вечер, мои сограждане!» Он сидел за столом. Перед ним стоял небольшой пюпитр с двумя микрофонами. На президенте был темный костюм, белая рубашка и узкий галстук. Джордж знал, что тени от сильного нервного напряжения на его лице скрыты телевизионным гримом.
Когда он сказал, что Куба осуществляет «ядерный шантаж Западного полушария», Джеки ахнула, а Синди воскликнула:
— О господи!
Он читал текст на листах бумаги, лежавших на пюпитре, со своим бостонским акцентом. Говорил он с невозмутимым видом, ровным, почти скучным голосом, но его слова вызывали дрожь. «Каждая из этих ракет способна достичь Вашингтона…»
Джеки негромко вскрикнула.
«…Панамского канала, Мыса Канаверал, Мехико…»
— Что нам делать? — проговорила Синди.
— Подождите, — сказал Джордж, — сейчас узнаем.
— Как это могло произойти? — удивилась Джеки.
— Советы действовали по-хитрому, — коротко объяснил Джордж.
Кеннеди продолжал: «Мы не имеем никакого желания доминировать или завоевать любую другую нацию». В других обстоятельствах Джеки в связи с этим заявлением сделала бы ироничное замечание о вторжении в Заливе Свиней, но сейчас ей не хотелось полемизировать на политическую тему.
Камера показала Кеннеди крупным планом, когда он произносил: «…чтобы останавливать размещение советского оружия массового поражения на Кубе, осуществлять строгий карантин».