Граница вечности
Шрифт:
Петр в любовных играх действовал медленно и деликатно Он доводил Таню до дрожи предвкушения, а потом, словно дразня ее, останавливался. Он по нескольку раз менял позиции переворачивая ее на себя, потом становясь на колени позади нее, усаживая ее верхом на себе. Паз избегал грубых телодвижений, но был энергичен и неутомим, и Таня отдавала себя страсти и наслаждению
Потом она поджарила яичницу и сварила кофе. Паз включил телевизор, и во время еды они смотрели выступление Кастро.
Кастро сидел перед кубинским национальным флагом, синие и белые полосы которого выглядели черными и белыми на монохромном экране. Как всегда, Кастро был в полевой военной форме с единственным знаком различия на погоне — одной звездой. Таня никогда не видела его ни в гражданском костюме, ни в строгом, увешанном орденами кителе, столь обожаемом коммунистическими лидерами.
Таня почувствовала прилив оптимизма. Кастро рассуждал здраво и понимал, что он не может победить Соединенные Штаты в войне, даже с Советским Союзом на его стороне. Конечно, он сделает какой-нибудь театральный жест примирения, выступит с инициативой, которая изменит ситуацию и разрядит бомбу замедленного действия.
У него был высокий и пронзительный голос, но он говорил с всепоглощающей страстью. Косматая борода придавала ему вид мессии, вопиющего в пустыне, хотя, по всей видимости, он находился в студии. Его черные брови на высоком лбу выразительно двигались. Он жестикулировал большими руками, иногда поднимая указательный палец, как учитель в школе, обещая подавить инакомыслие, часто сжимая кулак. Изредка он хватался руками за подлокотники кресла, словно для того, чтобы не взлететь, как ракета. Зрители могли видеть, что у него нет написанного текста, даже каких-либо тезисов. На его лице появлялось выражение негодования, презрения, гнева — и никогда сомнения. Кастро жил в мире убежденности.
Он по пунктам раскритиковал телевизионное обращение Кеннеди, которое одновременно транслировалось по радио на Кубу. Он высмеял обращение Кеннеди к «порабощенным жителям Кубы». «Мы обрели свободу не по милости янки», — презрительно сказал он.
Но Кастро ни словом не обмолвился ни о Советском Союзе, ни о ядерном оружии.
Речь продолжалась полтора часа. Он продемонстрировал личное обаяние, волю и стойкость, давая понять, что маленькая смелая Куба не склонится перед шантажом большой и сильной Америки. Эта речь, должно быть, подняла моральный дух кубинского народа. А так она ничего не меняла. Таня испытала горькое разочарование и еще больший страх. Кастро даже не попытался отвести угрозу войны.
Под конец он воскликнул: «Родина или смерть! Мы победим!» Потом вскочил с кресла и выбежал, словно не мог терять ни минуты в своем стремлении спасти Кубу.
Таня посмотрела на Паза. В его глазах блестели слезы.
Она поцеловала его, и они снова предались любви на диване перед мелькающим экраном. На этот раз все происходило медленнее и с большим удовольствием. Она потчевала его тем, чем Петр потчевал ее. Не представляло трудности обожать его тело, и он, несомненно, любил обожание. Она сжимала его руки, целовала соски и запускала пальцы в его вьющиеся волосы.
— Ты такой красивый, — шептала она, посасывая его мочку
Потом они лежали и курили одну сигару, шум улиц касался их слуха. Таня открыла балконную дверь. Пока Кастро выступал по телевизору, улицы затихли, но сейчас люди высыпали на узкие улицы. Опустилась ночь, и многие несли в руках свечи и факелы. В Тане проснулся журналист.
— Я должна быть там, — сказала она Пазу. — Это отличный материал.
— Я пойду с тобой.
Они оделись и вышли из дома. Дождь перестал, но улицы были мокрые. Отовсюду появлялось все больше и больше людей. Царила карнавальная атмосфера. Все выкрикивали лозунги. Многие пели национальный гимн «Баямесу». В мелодии не чувствовалось никаких латиноамериканских мотивов, гимн походил на немецкую застольную песню, но исполнители выводили каждое слово.
Знайте, рабство познавшие, гнет;
Жить в оковах — позор и бесчестье!
Клич победы летит в поднебесье:
Патриоты, к оружию! Вперед!
Шагая вместе Пазом в толпе по переулкам старого города, Таня заметила, что многие люди вооружились кто чем мог. Вместо винтовок они несли садовые инструменты и мачете, кухонные ножи за поясом, словно собирались идти врукопашную с американцами на Малеконе. Таня вспомнила, что один бомбардировщик «В-52» «Стратофортресс» американских ВВС несет 30 тонн бомб.
Дурачки, с горечью подумала она, что ваши ножи в сравнении с этим?
Глава семнадцатая
Джордж еще никогда не чувствовал, что он так близок к смерти, как в среду 24 октября, когда сидел в Зале Кабинета в Белом доме.
Утреннее совещание началось в десять, и Джордж подумал, что война разразится около одиннадцати.
Технически это было заседание Исполнительного комитета Совета национальной безопасности, для краткости называвшегося Экскоммом. На практике президент Кеннеди вызывал любого, кого он считал нужным, кто мог оказаться полезным в кризисной ситуации. Его брат Бобби всегда был среди них.
Советники сидели на кожаных креслах вокруг длинного стола в форме гроба, а их помощники — на таких же креслах у стены. В комнате стояла чрезмерная напряженность. Стратегическое авиационное командование установило 2-й уровень готовности обороны, предпоследний перед началом войны. Все бомбардировщики ВВС были наготове. Многие постоянно находились в воздухе с ядерным оружием на борту. Они летали над Канадой, Гренландией и Турцией, оттуда они могли быстро достичь границ СССР. Каждому бомбардировщику были даны конкретные цели на территории Советского Союза.
Если разразится война, американцы обрушат ядерный ураган, который превратит в руины все крупные города в Советском Союзе. Погибнут миллионы людей. Россия не оправится в течение сотни лет.
И Советы наметили нечто подобное для Соединенных Штатов.
Блокада начала действовать с десяти часов. Любое советское судно, находящееся в радиусе 900 километров от Кубы, становилось мишенью. Ожидалось, что американский авианосец «Эссекс» перехватит первое советское судно с ядерным оружием между 10.30 и 11 часами. К одиннадцати могут быть все мертвы.
Глава ЦРУ Джон Маккоун начал с того, что доложил о местонахождении советских судов, направлявшихся на Кубу. Он говорил монотонным голосом, нагнетая напряженность и вызывая нетерпение у своих слушателей. На каком советском судне ВМС должны провести досмотр? Что произойдет потом? Позволят ли Советы, чтобы их суда досматривались? Откроют ли они огонь по американским кораблям?
Что будет потом?
Пока сидящие за столом пытались предугадать действия их московских коллег, помощник принес Маккоуну записку. Маккоун, щеголеватый и седовласый мужчина шестидесяти лет, был бизнесменом, и Джордж подозревал, что карьерные профессионалы в ЦРУ докладывали ему не обо всех своих делах.