Граница

Тихонова Татьяна Викторовна

Упав на широкий диван ничком, эльф устало закрыл глаза. Укрывая его толстым пледом, я нерешительно спросила:

— Клим, а как же похороны твоей мамы, Феи?

Он ответил не сразу.

— Мама ушла сама, когда такой эльф уходит так, то ничего не остается, только память… — вдруг он перевернулся на спину и притянул меня к себе, — ты знаешь, мы как-нибудь обязательно сходим к Нитсу, мама очень любила его слушать…

Через мгновение он уже спал.

Погасив свет, я поплелась на кухню, думая по дороге, что это не слишком хорошая идея, потому что

мои глаза тоже слипались.

Светлая кухня встретила меня идиллией. Филимон заседал на высоком стуле за столом, Дава, подкладывая ему оладушки и подливая сметанки, счастливо хихикала… Я рухнула на лавку и подперла кулаком щеку. Через секунду горячий ароматный чай дымился передо мной, горка теплых оладий с золотистой корочкой свела с ума мою руку и она, безумная, потянулась к ним.

От свежего крепкого чая голова моя немного просветлела, сон, который всегда наваливается, когда пройдешься на лыжах по морозу, отступил.

— Поговаривают, к границе стали выходить орки, — вдруг перестав хихикать, очень серьезно сказала Дава. — Я недавно встретила Пану из Кривого Лога, это совсем недалеко от крепости Ястреба… Орков было пятеро, пока из крепости подоспела помощь, половину деревни порезали, кто не успел спрятаться, дома пожгли…Ушла Пана оттуда, многие пошли…

— Урки? — повернулась к ней я.

— Орки… Страшное отродье темных… Морда даже не зверинная, хуже, уроды одним словом, и душой, и телом, да и души-то у них нет, страсть какие свирепые, жалости не ведают. — Старая гномица, покряхтывая, слезла со стула.

Стул у нее был отменный, со ступенечками, табуретка с лесенкой, на таком же сидел и Филимон. Подтащив стул к соседнему столу, где она обычно готовила, Дава, взобравшись по лесенке, передала мне большой чайник. Подлив горячего чая, и, дождавшись, пока гномица усядется, я опять спросила:

— Откуда они взялись, они разве не в Мрасе…? Как они оказались по другую сторону границы?

Дава с Филимоном переглянулись.

— Да ты, Ася, совсем не догоняешь, — важно протянул Филимон, покачивая утвердительно головой, — Ну то есть, я тебе сейчас все объясню, — быстро договорил он, увидев мой взгляд из-за кружки.

Не успел он договорить, как схватил сахарницу и высыпал содержимое на стол. Дава засопела. Филимон разровнял ладонью сахар и бросил туда оладьи. Дава крякнула от возмущения и начала приподниматься на стуле, становясь все внушительнее. Но, когда гном взял кувшин со сметаной и облил ею сахарное пятно вокруг, и довольно взглянул на нас, его рука вдруг сделала совсем уж неожиданный финт… Все еще держа кувшин со сметаной, рука нахлобучила эту посудину на голову своему хозяину… Я опешила, — что это было, — окончательно и бесповоротно снесло крышу у несчастного гнома? Или он хотел что-то этим сказать, хотя что уж можно этим сказать, кроме того, что тебе совсем хреново? Или, я покосилась на Даву, что-то уж больно она быстро успокоилась?

Остатки сметаны тем временем медленно стекали из кувшина по Филимону на пол, его руки, скользкие от оладьев и сметаны, никак не могли стащить этот головной убор… Сердце Давы не вынесло, когда сметана доползла до пола, она резко сдернула кувшин с головы гнома, и тот некоторое время отупело пялился на нее.

— Ах ты, старая кочерыжка, — задохнулся он, наконец, от возмущения, — я же же… показать хотел, как на карте, бесчувственная ты тролица…

После этих слов у Давы совсем башню снесло. В Филимона полетело все, что было под рукой — ложки, пустая сахарница, блюдце, когда же в него полетел нож, гнома, как ветром сдуло с табуретки.

Наступила тишина.

— Все, — громко сказала я, — Хватит… Сейчас Клима разбудите…

— Уже… разбудили… — Клим стоял на пороге. — О чем спор? — Спросил он, выдергивая нож из дверного косяка.

Я хмыкнула. Филимон все еще был чем-то занят под столом. Дава смущенно ковыряла бородавку на носу. Ее парадный белоснежный передничек был весь в сметане. Клим озадаченно разглядывал бардак на столе.

— Не понял, теперь так едят оладьи? — усмехнулся он.

Гном из-под стола пробубнил:

— Сахар — это Синегория…

Брови эльфа поползли вверх.

— Оладьи — это крепости… болота — сметана… — Филимон, который под столом видел только ноги, продолжал, все больше воодушевляясь. — Там не хватает кристаллов — сахарницы, ну и…

Еле сдерживая смех, Клим взял оладь в сахаре, повозил его в сметане и с жадностью съел.

— Все Филимон, крепости Ястреба нет, — засмеялся он, — Я ее уничтожил, тебе предлагаю разобраться с крепостью Волка…

Гном стал выбираться, поглядывая с опаской на Даву, но той было не до него, она, разинув рот, смотрела, как эльф возит свой оладь по столу.

— Да не пропадать же добру, Дава, наливай чай, после уберем… — сказал Клим, подсаживая гнома, и, усаживаясь рядом со мной на лавку, — …что останется. Я голоден… как волк…

И он, повернувшись ко мне, улыбнулся… глазами.

2

На следующее утро Клима уже не было. Он ушел ночью, никому ничего не сказав. Прослонявшись все утро по дому, вяло поковырявшись в тарелке за обедом, я, похоже, настолько надоела Даве своим кислым видом, что она решительно заявила, упершись кулаками в крутые бока:

— Ася, пошла бы ты…прогулялась по Золотому Устью, зашла бы в Сладкую лавку, а то может и в Погребок, — тут она нерешительно на меня взглянула, — там бывает, музыканты проезжие бывают, пиво там свое варят неплохое, и эль ирландский привозят из-за моря Студеного, Филимон вон давно мечтает… А сначала к гоблину Прату зайди, они ведали всегда наследственными делами дома Совы. Что это ты как бедный родственник при таких предках?

Я сначала"…от пошла бы ты…" опешила, но последняя фраза мне на самом деле не понравилась. Как бы я не любила жить в лесу, в одежде я все-таки нуждалась. Магия помогала преобразить уже имеющийся облик, как мне пояснил однажды Филимон, а уж если ты бедолага, то бедолагой и останешься.