Граница
Шрифт:
Резников непосредственный начальник Зубарева, инструктор службы собак. В отряде его все называют: «Наш Карацупа». А кто на границе не знает Никиту Карацупу — знаменитого следопыта?
Резников тоже человек бывалый. И есть у него Барс. Барс — это не Ральф: три медали!.. А у Ральфа, может быть, тоже будут медали! Ральф, он ведь какой?.. Он всё может. И вожатого слушается. Ну был случай, когда он чуть не порвал шофера. Так ведь этот шофер, как там его, сам виноват!..
И еще несколько человек в ленинской комнате.
А где же старшина Каримов, лучший джигит? Он задержался: отпускал продукты на кухню. А когда пришел, все места уже были заняты. Зубарев предупредительно встал.
— Садись, земляк, — сказал сержант Обручев, уступая ему краешек стула.
Послышались знакомые позывные.
— Говорит Москва. Передаем концерт по заявкам пограничников. Слушайте...
— Ой, ой! — воскликнул Гебридзе. — Первый номер по моей заявке — ария Кето из оперы «Кето и Котэ» Долидзе!.. Наконец в чем-то я оказался первым, — говорил он, хитро глядя на старшину Каримова.
Концерт продолжался. Тепло было в ленинской комнате. А на улице — темень, ветер, метель.
Снег слепил глаза. От ветра, бившего в лицо, на глаза навертывались слезы. Часовой помахал ресницами и вновь стал всматриваться в темноту. В свирепом завывании вьюги трудно было различить какой-нибудь посторонний звук. Но он всё-таки уловил приглушенный цокот. Кто-то скакал к заставе.
— Стой! — громко окликнул часовой, вскидывая автомат. — Кто идет?
— Свои-и! — донеслось по ветру. — Это я — Саттар. Волки напали. Целая стая...
По сигналу часового выбежал дежурный.
— Скорее! — повторил Саттар задыхаясь. — Напали волки! Там Ибрагим и еще один...
Дежурный еле успел схватить коня под уздцы.
— Не горячись, Саттар, — сказал он спокойно. — Сейчас доложим начальнику заставы.
Демин всё понял с полуфразы.
— В ружье! — приказал он, называя фамилии пограничников. — Старший наряда — старшина Каримов.
Через минуту наряд выезжал из ворот заставы.
— За мной... галопом, — скомандовал старшина, — марш-марррш!
Саттар показывал дорогу. Всадники свернули в ущелье. Ветер усилился. Всё ближе доносилось тревожное блеяние, крики.
— Гебридзе, ракету! — приказал старшина.
Огненный шар взметнулся к небу, осветил местность. Каримов разглядел: старый Ибрагим и младший чабан крутились на конях, камчами [4] отгоняя хищников.
Овцы, сгрудившись, давили друг друга. Матерый волк прыгнул на ягненка, но сторожевая собака перехватила зверя и, впившись в горло мертвой хваткой, прижала к земле. Другой пес кувыркался, кусая повисших на его боках волков.
4
Камча — плетка.
— Ракету!.. Залп в воздух!.. — приказал старшина Каримов. — Огонь!
— Так вам, так! — с остервенением кричал Обручев, подминая конем волка.
— Еще ракету!
— Р-раз! — на всем скаку наклоняясь к земле, выдохнул Петренко, опуская клинок.
— Ракету!.. Залп!!. Огонь!!!
Волки разбежались. На земле остались четыре волка. Их окружили собаки.
Пограничники подъехали к чабанам. Старшина протянул Ибрагиму руку.
— Рахмат! [5] — ответил старик, выпрямляясь в седле.
5
Рахмат — спасибо.
Старшина подъехал к старику так близко, что задел ногой его стремя.
И вдруг Ибрагим перегнулся через седло, по-отцовски нежно прижал старшину к себе.
— Ну что вы, — смущенно сказал Каримов, осторожно высвобождая руки.
Ибрагим сразу отпустил его, отвернулся.
— Прости, — сказал он с горечью. — Ведь я тебя, как сына...
Старшина окончательно смутился.
В это время Ибрагим наткнулся на распластанного ягненка.
— Эй! — крикнул Ибрагим. — Ягненка перебинтовать надо!
— Бинты есть? — спросил Каримов.
— Есть! — Ибрагим спешился.
— Все равно сейчас дадим еще и йоду... Гебридзе, аптечку!.. Перевязку... — распоряжался старшина.
Несколько минут спустя отара медленно двинулась. Пограничники сопровождали ее. Ибрагим сидел в седле прямо, держа на руках перебинтованного ягненка.
Старшина Каримов ехал рядом с Ибрагимом. Старик время от времени тяжело вздыхал.
Вообще на суровом лице Ибрагима редко появлялась улыбка. Он был нелюдимым. Все знали о его горе. Это было давно. Басмачи убили сына и жену. С тех пор Ибрагим жил один.
Его пробовали приглашать на все колхозные празднества. Он отказывался. Только в день Советской Армии сам приходил в Дом культуры в новом халате, с орденом «Знак Почета» и двумя медалями на груди, внимательно слушал докладчика, первым вставал, когда предлагали почтить память павших в боях за родину, и незаметно уходил.
Уже все привыкли к его странностям. Он жил один, на краю села, в глиняной кибитке, вдалеке от других домов. Комсомольцы хотели было взять шефство над его жилищем, но он не принял их помощи. Если же к нему приходили — встречал гостеприимно, хлопотал, не отпускал без угощения.
В молодости Ибрагим был охотником. Теперь работал старшим чабаном элитной отары, считался одним из лучших чабанов в районе. В Доме культуры на Доске почета висел его портрет.
...Старшина Каримов ехал рядом с Ибрагимом. Он безуспешно пытался заговорить с ним и досадовал на себя, что отклонил неожиданную ласку старика.
Ветер бесновался. Дороги не было видно. Поэтому Ибрагим выехал вперед, как бы прокладывая дорогу в снегу.
На развилке остановились. Помощник Ибрагима Саттар пригласил пограничников в гости.