Граница
Шрифт:
— Товарищ младший сержант!
— Слушаю, товарищ старшина!
— Почему не требуете, чтобы вам отдавали честь?
Ломовицкий смущен:
— Не заметил...
— Плохо! — рубит старшина. — Верните Дьякова.
— Рядовой Дьяков! — окликает Ломовицкий.
Дьяков продолжает идти.
— Дьяков! — громче повторяет Ломовицкий.
Солдат лениво останавливается.
— Подойдите сюда.
Солдат подходит.
— Вы почему меня не приветствовали?
— Когда? — притворяется удивленным Дьяков.
— Да только что.
— Не может быть.
— Не паясничайте! — обрывает старшина. — Пятнадцать минут строевой! — И засекает время.
Пятнадцать минут Дьяков проходит мимо Ломовицкого, отдает честь. Потом оба докладывают старшине: приказание выполнено.
Старшина отводит Ломовицкого в сторону:
— Авторитет командира должен создавать сам командир.
Всем известно, что солдату положена короткая прическа. Столько-то сантиметров. Так ведь не будешь ее линейкой мерять. А у старшины глаз наметанный.
— Построить отделение. Постричь людей!
Вздыхают.
Командир отделения говорит старшине:
— Специалиста нет.
— Ладно, подстригу сам.
И действительно, всех подстриг. А командира отделения тоже подстриг, но в одном месте снял, а в другом не тронул.
Командир отделения к старшине:
— Поправьте, товарищ старшина!
— Некогда!
— Как же я теперь?
— Научите кого-нибудь из отделения. Пусть подправит...
Этот случай стал широко известен на заставе. Теперь в каждом отделении есть свой парикмахер. И не один.
Сейчас закончил занятия по русскому языку с солдатом и вновь раскрыл тетрадь.
История моих занятий такова.
Однажды вижу картину: сидит на скамейке солдат из новеньких, только прибыл. Лицо безусое, скуластое. Глаза узкие, черные. Сгорбился. Неловко скручивает цигарку.
Подхожу, вижу: очень, неумело он это делает. А курить, видно, хочется.
— Сыпь табак. — И показываю, как надо скручивать цигарку. — Понял?
Солдат благодарит, закуривает и, затянувшись, разражается долгим кашлем.
— А знаешь, как еще лучше делать?.. Дай пачку. — Беру махорку и в карман. — Раз не умеешь курить, зачем учиться?
— Надо курить, — неуверенно говорит солдат.
— Почему же?
Оказывается, в казарме кто-то посмеялся над новичком: по-русски мол, говоришь плохо, курить — и то не умеешь. Какой же ты солдат?
Объясняю, что над ним пошутили. А что касается русского языка, то дело наживное. Научишься. Читай больше. Если какого слова не знаешь, спрашивай у товарищей, не стесняйся. Будешь молчать — никогда не научишься.
Солдат слушает внимательно, но вижу, что обида не прошла. Вот тогда и сказал:
— Будем заниматься.
...Сегодня он читал вслух сказки Ушинского. Неплохо. Видимо, сам готовится к занятиям.
Мне доложили: рядовой Жужель снова в наряд не назначен. Что такое? Хороший солдат. По физической подготовке не отставал, а тут: ноги болят. Почему, если его назначают часовым по заставе — не отказывается, а в дальний наряд не идет. Летом всегда охотно ходил на границу.
На дворе — зима. Неделю назад выпал снег Старшина подобрал лыжную мазь. Сейчас пойдем прокладывать лыжню. Охотников идти с нами немало. Жужель не просится: ноги болят!..
Приезжал врач. Ничего у Жужеля не нашел, а тот стоит на своем: ноги болят!..
Старшина пришел за советом. Жужель просил у него рекомендацию в партию. Решили на ближайшее партсобрание вопрос о приеме Жужеля кандидатом в члены КПСС не выносить. Нужно разобраться.
Я посоветовал старшине:
— Скажите Жужелю, что прием в партию — большое событие, скажите, что коммунист должен быть всегда честен... Словом, знаете, что сказать...
Жужель сознался: не умеет ходить на лыжах. Боялся — засмеют друзья.
— Что же вы сказали ему? — спрашиваю я у старшины
— Будем тренироваться. А с рекомендацией пока воздержусь.
...На лыжных соревнованиях Жужель уложился в норму ГТО первой ступени. Интересно, сколько с ним занимался старшина?
Спросил Хабибуллина:
— Теперь дадите рекомендацию?
— Рано.
— Что же вы, мастера из него хотите сделать?
Старшина ответил:
— Человека...
На днях старшина передал рекомендацию на рядового Владимира Константиновича Жужеля, просил заверить.
«Верю, что рядовой Жужель оправдает высокое звание коммуниста».
На партийном собрании рядового Жужеля единогласно приняли в кандидаты партии.
Старшина сегодня дежурный по заставе. Увидел свет в моем окне и заглянул на огонек. Я пишу, а он стоит у полки и роется в книгах.
Я пишу:
«...среди моих друзей, новых друзей по заставе.
Но когда я остаюсь один, то даже не эта тетрадь, а книги были и остаются моими друзьями. «В книге не одно прошедшее — она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящего, во владение всей суммы истин и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом; она — программа будущего... Это — мысль человека, получившая относительную самобытность, это — след, который он оставил». Так написал, вернее, сказал Герцен, и он, конечно, был прав».
Я читаю вслух. Старшина молчит.
— Вы как думаете, старшина?
— О чем?
— О книгах, о следе жизни.
— След не только в книгах.
— Еще бы!..
— Мы, живые, прокладываем этот след.
«Э, старшина, — думаю я, — и ты, оказывается, любишь пофилософствовать».
— А что такое жизнь? — говорю я и вспоминаю Павленко: — «Жизнь — не те дни, что прошли, а те, что запомнились».
Старшина соглашается: