Гранитный линкор
Шрифт:
«Во время штурма высоты первый батальон, прорвавший самую мощную оборону врага, из-за губительного артиллерийского огня не был вовремя поддержан вторым и третьим батальонами и почти полностью потерял первую роту...»
Майор с болью вывел последние слова, остановился — плохо получалось, дрожала рука. Пробовал писать правой, по пальцы не слушались, и он продолжал писать левой.
«Геройски погибли командир первой роты и...»
Карпов положил перо, поднялся, отодрал от стенки кусок льда и приложил его к разгоряченному лбу. Из глубоко посаженных серых глаз выкатились две прозрачные капли. Он смахнул их и снова сел. «Плохо мы помогли тебе, Андрей!» Преодолевая боль, Карпов решительно взялся за перо, задумался на минуту и тем же неровным почерком на чистом листе бумаги вывел крупно: «Нина...»
Лейтенант Юрушкин пробирался с командного пункта второго батальона на командный пункт командира полка. Кругом рвались снаряды и мины. Юрушкину с непривычки было страшно, хотелось убежать, спрятаться от этих снарядов и мин, зарыться в гранитную траншею. Было у него и другое желание — взять себя в руки и одолеть страх. Он ведь лейтенант, воин, начальник! С ним подчиненные — рядовые автоматчики. Они должны видеть в нем волевого, бесстрашного командира. И Юрушкин будет героем! Он не согнется больше перед летящим снарядом, не спрячется, как сегодня утром, за камни. Он будет настоящим офицером.
«Что это? — лейтенант остановился. Его трясло как в лихорадке: рядом упал снаряд и не разорвался.— Нет, не боюсь! — он даже тронул дрожащей рукой разгоряченный чугун.— Вот, смотрите!»—-торжествующе взглянул он на побледневших автоматчиков и, расправив под ремнем складки новенькой, аккуратно сшитой шинели, гордо зашагал дальше.
Артиллерийская канонада не утихала. С поля боя санитары выносили убитых и раненых. Всюду: между камней, по траншеям, в укрытиях — торопливо передвигались матросы. Многие из них были грязные, растрепанные. Встречая лейтенанта, они не приветствовали его и вообще старались не замечать, словно и не офицер он. Поэтому Юрушкин был не в духе. Щегольские усики его топорщились. Гладко выбритое лицо сделалось багровым.
— Дисциплины нет,— говорил он, останавливая матросов.— Воин обязан выглядеть воином в любых условиях. Даже умирая, я застегну свой воинский мундир на все пуговицы...
Однако правда была и в словах майора Уточкина: «Не любят вас матросы!..» «А почему?» — Юрушкин болезненно поморщился.
До командного пункта полка, если пробираться прямо, было недалеко. Но Юрушкин решил свернуть в сторону. Ему не терпелось взглянуть на артиллерийский склад вблизи огневой позиции полковой батареи, укрытой от противника гребнистой высоткой. Там вчера, перед началом боя, он наводил порядок — инструктировал артиллеристов.
Юрушкин лично показал батарейцам, как должен стоять у склада часовой, и теперь хотел еще раз проверить, выполняются ли его указания.
Около штабеля со снарядами, окруженного грудами небрежно сваленных пустых ящиков, неподвижно стоял часовой. Он был одет в аккуратный полушубок, барашковую шапку и добротные валенки. Увидев лейтенанта, часовой четко приставил винтовку к ноге, хотя это он и не должен был делать, вскинул голову, вытянулся, равняясь на проходившего мимо офицера.
— М-молодец! — с ласковой улыбкой посмотрел на часового Юрушкин.— М-моей выучки! Оказывается, есть еще дисциплина на переднем крае!
Лейтенант ответил на приветствие часового. Он хорошо знал, что часовой делает лишнее. Но ведь он приветствовал его, лейтенанта Юрушкина.
«Вот только пустую тару нельзя хранить рядом с боевыми снарядами — не по правилам! Доложу командиру полка об этом...» — нахмурился Юрушкин.
Он не прошел и ста метров, как снова побледнел, ноги подогнулись, и Юрушкин упал, зарывшись головой в снег.
Упали и автоматчики. Один за другим раздались два взрыва.
Юрушкин приподнял голову, огляделся. Сердце его учащенно забилось: от попадания зажигательного снаряда загорелись пустые ящики. Случилось то, о чем предупреждал лейтенант. Пламя быстро подбиралось к снарядам. Часовой, зажав обеими руками рану на шее, замер.
— Сейчас взлетит! — с дрожью в голосе крикнул один из автоматчиков.
Пламя разгоралось.
Часовой вдруг, вскинув винтовку на спину, превозмогая боль, стал отбрасывать от штабеля снарядов горящие ящики. Кругом продолжали рваться вражеские мины.
Юрушкин до крови закусил губу: «Погибнет!»
Огненное кольцо вокруг часового неумолимо сжималось. Казалось, помочь ему невозможно. Вот пламя лизнуло один ящик со снарядами, затем другой, третий. Рукавом полушубка часовой остервенело сбивал пламя. Грохнул еще взрыв... и часовой упал. Юрушкин закрыл глаза.
— Снова ранен! — испуганно сказал кто-то.
Лейтенанту показалось, что снег загорелся под ним, раненый часовой катался на горящих ящиках со снарядами, стараясь своим телом сбить пламя. На матросе тлела одежда. «Сейчас он взлетит на воздух вместе со снарядами!»
— Ч-ч-человек горит! — вскакивая, крикнул лейтенант.
— Остановитесь! — предупредил его кто-то.—Сейчас взорвется склад!
Но Юрушкин видел перед собой только горящего матроса. Он вмиг оказался у склада, перемахнул через пылающие ящики, схватил на руки часового и, обжигаясь, стремительно вынес из огня.
Подоспевшие автоматчики и еще несколько смельчаков-матросов, заразившись примером часового и лейтенанта, рискуя жизнью, спасали снаряды.
Юрушкин бережно, словно самое дорогое, положил на принесенные санитарами носилки потерявшего сознание часового.
— К-как ф-фамилия этого героя? — с волнением спросил он санитара.
— Павел Гудков! — мрачно ответил тот и, помолчав, добавил.— Из наших — сибиряк!
Пожар на складе был ликвидирован.
— М-молодцы! — превозмогая острую боль ожогов, сказал лейтенант автоматчикам и матросам, спасшим снаряды.— Д-доложу о вашем смелом п-поступке командиру полка!
Вид у Юрушкина был сейчас совсем не уставной: будто его долго коптили над костром — светло-серая шапка сделалась угольно-черной, на новенькой шинели дыры, блестящие кожаные сапоги сморщились,— но... Юрушкин еще никогда не чувствовал себя таким гордым, как сейчас: он впервые увидел обращенные к нему радостные улыбки матросов.