Гранитный линкор
Шрифт:
«Может быть, это и есть тот солдатский язык, о котором говорил майор Уточкин?» — подумал лейтенант.
В тесном полутемном помещении командного пункта перед Юрушкиным неожиданно вырос огромный, в грязной, разорванной одежде Ерохин. Он насмешливо и прямо смотрел в глаза лейтенанту. На голове его горела золотыми буквами «Северный флот» все та же бескозырка. Хорошее настроение лейтенанта испарилось. В глазах вспыхнул беспощадный холодный блеск. «Такому и штрафной мало! Немедленно арестую!»
— Товарищ лейтенант, разрешите,— начал докладывать Ерохин.
— Не р-разрешаю! — грозно оборвал его Юрушкин.— П-почему моего п-приказания не выполнили? — полоснул он взглядом по бескозырке.
— Гранитный штурмовал!
— К-крепости штурмуют в-воины!
— А я кто?
— В-вы...
— Я краснофлотец первого батальона первой роты первого взвода!—дерзко перебил Ерохин.
— М-матросы п-первой р-роты герои! Они п-погибли!
— Не все!
— Т-трусы в живых остались! — неожиданно вырвалось у Юрушкина.
— Так я, по-вашему, трус!—кровью налились глаза Ерохина. Он, сжав кулаки, надвигался на лейтенанта.— Пристрелили бы меня лучше, чем такое...
Юрушкин побледнел.
— У-успокойтесь, т-товарищ Ерохин! — поняв свою неосторожность, примиряюще положил он руку на плечо Ерохина.— П-простите, сгоряча я...
— Не вы, а снаряды врага пусть меня успокоят! — Леонид отбросил руку лейтенанта, растолкал сдерживавших его матросов и выскочил под огонь вражеской артиллерии.
— В-вернитесь, вернитесь! — бросился было за матросом Юрушкин. Но лейтенанта остановил Карпов, решительно вставший у него на пути.
Майор строго посмотрел на Юрушкина. Лицо замполита полка осунулось.
— П-простите,— не выдержал всевидящего взгляда Карпова Юрушкин.— Я, т-товарищ майор, к-кажется, с-сделал опять что-то не так.
В самонадеянном взгляде молодого лейтенанта Карпов впервые уловил оттенки горечи, искренности и даже смятения.
— Матрос Ерохин первым был у вершины Гранитного линкора,— сдерживая себя, тихо произнес майор.— Я сам верну его! — и он выбежал вслед за матросом.
— Т-там опасно! — бросился за майором Юрушкин.— С-снаряды р-рвутся!
— Майор Карпов такой же, как и Ерохин: его ничем не устрашишь! — сказал хмурый санитар.— В госпиталь обоих надо, а они, ишь как — один за другим, в самое пекло!..
Выставив грудь, Ерохин шел во весь рост вдоль линии окопов. Ему было теперь все равно. Острая обида грызла сердце, подступала к горлу. «Я трус!.. И правильно назвал он меня так! Флага на вершине Гранитного не сумел поднять! — Он подошел к какой-то траншее, остановился.—А все же за камнем я не сидел... Нет! Эх, Леня!» Он сжал кулаки, и в это время чьи-то сильные руки схватили его за ноги и втащили в траншею.
— Ты что же, сердешный, пулю захотел? — услышал Ерохин голос Сибиряка.— Да это ты, Леня? — удивился он.— Ранен?
Ерохин не отвечал на вопросы друга.
— Что с тобой?
— Так, ерунда...
— Нет, опять что-то от меня скрываешь,— Сибиряк усадил рядом с собой расстроенного друга.— Рассказывай лучше.
— О! Да это старый знакомый — матрос Ерохин! Орел! — подходя к Леониду, весело проговорил Углов.— А тут вас майор Карпов разыскивает,— он сочувственно тронул Ерохина за плечо.— Слышал, слышал о вас. Успокойтесь... Я вот только понять не могу: странный вы, Ерохин, человек—щедрый очень. Голову свою задаром врагу хотите отдать... Или Родины у вас нет?
Ерохин поднял на Углова влажные глаза.
— Есть Родина, товарищ капитан!—дрогнувшим голосом сказал он.— Опять не совладал с собой... Не получилось у меня.., Хотел хорошее, а выходит вроде я — трус...
— Кто это сказал?
— Лейтенант Юрушкин.
Углов поморщился.
— В разведчики пойдете?
— В разведчики? — Ерохин вскочил.
— В мой отряд,— пояснил Углов.
— Спасибо. Любой ваш приказ выполню, товарищ капитан.
— Вражеского полковника в качестве «языка» приведете? — улыбнулся капитан.
— Если поручите — и самого Шредера приведу! — снова стал прежним Ерохин.
— Согласен, Шредера!
Не было сегодня обычного порядка в землянке Юрушкина: постель заправлена кое-как, по столу разбросаны уставы, инструкции, карандаши.
Не лучше и на сердце лейтенанта: случай с Ерохиным не давал покоя, а в гневе сказанное матросом: «Лучше бы вы пристрелили меня, чем такое...» — преследовало его. Юрушкин хотел забыться: пошел в боевое охранение — не успокоило, тренировался в стрельбе из пистолета — не помогло, и даже небывалый по силе артиллерийский огонь противника не отвлек. «А я-то думал, что уже нашел путь к сердцу матроса,— горько усмехнулся лейтенант,— и вот тебе и раз: одного матроса из огня вытянул, а другого чуть до самоубийства не довел! — Юрушкин провел ладонью по небритому подбородку.— Поговорить бы, душу излить кому-нибудь! А кому?..»
Завел было он разговор с писарями, но те только нарочито громко пристукивали каблуками, вытягиваясь перед ним, и официально сухо рубили: «Есть, товарищ лейтенант!», «Так точно, товарищ лейтенант!», «Слушаю, товарищ лейтенант!»— и так без конца — ни одного живого слова.
С офицерами, равными по чину, душевного разговора тоже не получилось: они не любили Юрушкина и часто в глаза называли солдафоном, фельдфебелем и — самое обидное — параграфом.
«Холодно... Кругом ни души, как заблудившийся зимовщик во льдах полюса. Один!»
Юрушкин дотронулся разгоряченной щекой до лежавшего на столе пистолета: неужели нет выхода? И сразу поднял голову: есть!
...Была уже глубокая ночь. С передовой доносились редкие одиночные выстрелы. В небольшой опрятной землянке майора Карпова слабо мерцал желтоватый язычок коптилки.
Уставший, заметно похудевший за последние дни майор собирался лечь спать, когда в землянку вошел Юрушкин.
По голосу, по затуманенным глазам, по вздрагивающим усикам над пухлой губой Карпов видел душевное состояние лейтенанта. Он дружески пригласил Юрушкина сесть.