Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
Раж возвращался на машине с фабрики «Лабора» в Пшибане — производство масляных красок. Ему казалось, что он во сне едет по какому-то неведомому краю, — все выглядело иначе, чем несколько часов назад.
Фабрику «Лабора» Раж когда-то купил за гроши и не стал присваивать ей свое имя. Ему было чуждо мелкое тщеславие старого поколения фабрикантов — основателей предприятий. Обязательно совать в фабричную марку свое имя — отживший пережиток доисторических времен предпринимательства! Раж прошел немалый путь: для него уже в прошлом старозаветная отцовская торговля железными товарами; Ондржей без сожаления расстался с нею. Это было копеечное дело, без риска, но и без настоящего размаха и инициативы. То, чем довольствовался отец, уже не удовлетворяло сына. Долой папашину лавку! Годы оккупации несколько
Раж редко приезжал на фабрику, он считал ее безропотной дойной коровой, и ему было ясно, что в конечном счете доходы от нее определяются находчивостью и инициативой дюжины хорошо вымуштрованных коммивояжеров, его «стаи гончих», прожженных краснобаев, о которых он сам говаривал, что они «сумеют уговорить человека просверлить себе дыру в брюхе». «Лабора» работала бесперебойно и все более процветала. Раж поддерживал хитроумные связи с частными строительными фирмами, умело используя послевоенную конъюнктуру. Ему удалось завести и другие коммерческие дела, куда более рискованные, но и гораздо более доходные, — экспорт и импорт. Какие безграничные и соблазнительные возможности таятся в этих знойных и волнующе опасных джунглях! Там побеждает только самый ловкий и хитрый, там можно приложить избыток энергии! Во многие министерства у Ража были уже протоптаны надежные дорожки. Круглые государственные печати послушно ложились на нужные документы, и ладони ведущих чиновников всегда с готовностью раскрывались. Так было до сих пор.
Раж нагнулся над рулем и погнал машину быстрее.
Каков олух этот Фальта! Нельзя было ему верить, нельзя было на него полагаться! Лучше сейчас не думать обо всем этом, до того противно!
В понедельник с утра Раж пытался дозвониться в Пшибань. Это удалось ему только во вторник, когда кончилась стачка. Он долго ждал у телефона, наконец в трубке послышался незнакомый грубый голос: «Управляющего нет… Где, не знаю. Наверное, у себя дома, его еще вчера вечером отправили восвояси». — «Кто отправил?» — взревел Раж. «Кто? Ну, известно, комитет действия». И неизвестный нахально повесил трубку.
Раж вызвал Фальту и коротко сказал ему: «На фабрике что-то стряслось, завтра я еду туда». Фальта попытался уверить его, что не может быть ничего серьезного. Мол, Валеш — стреляный воробей, он не растеряется. Рабочие там невежественные чурбаны, они ни на что не отважатся, это полностью исключено. Валеш умеет выбирать людей: насколько известно Фальте, на всю фабрику только два коммуниста, их нельзя было уволить: кроме них, никто не смыслит в оборудовании. Есть еще какой-то дряхлый старикашка, социал-демократ, остальные в порядке. Хорош порядок: комитет действия! Раж не придал значения успокоительным разглагольствованиям Фальты и сегодня утром выехал в Пшибань. По дороге он, как обычно, включил радио и еще в пути, среди голого леса, услышал о том, что отставка министров принята. Раж остановил машину, выключил радио и вылез глотнуть свежего воздуха. Поеживаясь от холода, он присел на белый придорожный столбик и закурил. «Какое ничтожество, какой трус! — пробормотал он вполголоса, думая о человеке, который подписал конечную капитуляцию. — Тряпка!»
Раж сплюнул и опять пустился в путь.
Фабрику он увидел издалека, еще с шоссе. Она жалась к лесистому косогору и показалась Ражу унылой, чужой и враждебной. Он остановил машину на шоссе, запер ее и быстро пошел
У дверей проходной его остановил молодой курчавый рабочий с красной повязкой на рукаве зимнего пальто, один из тех «неотесанных», от которых, по мнению Ража, всегда пахнет потом и луком. Он не считал нужным отличать их одного от другого, не знал и этого. Только когда парень не дал ему пройти, Раж пристально взглянул на него.
Рабочий стоял в узких дверях, загородив их широкими плечами, и упорно не отступал.
— У меня приказ никого не пускать, и все тут. — Он упрямо покачал головой. Раж хотел заглянуть в проходную и даже попытался оттолкнуть парня, но тот точно в землю врос и, видно, готов был хоть в драку. Нужно было попробовать другой подход.
— Знаете вы, кто я? — спросил Раж.
— Знаю… Тем более!
— Советую вам образумиться. Нет такого закона, который запрещал бы владельцу фабрики доступ на свое предприятие. Это может плохо для вас кончиться, приятель. Подумайте!
Парень с минуту соображал, потом рассердился.
— Ну вас к бесу! Говорите с комитетом действия. Я вас не пущу, хоть на колени станьте. И хватит разговоров!
— Ладно, соедините меня по телефону с председателем. Кто председатель?
— Не скажу. Сейчас они заседают. Вас я, во всяком случае, не соединю. Ни за что!
— Пожалеете! — холодно сказал Раж, прищурив глаза.
— За меня не беспокойтесь, я за себя отвечаю. Кончен разговор!
На шум вышли еще трое рабочих, они остановились перед запертыми воротами, хмуро глядели сквозь них на своего хозяина, покачивали головами и молчали. Потом один из них подбодрил товарища, загородившего дверь проходной.
— Правильно, Ирка, не уступай. Мы еще возьмемся за этих пражских ловкачей.
— Хватит, поработали на тебя! — сердито прокричал какой-то беззубый старик и потряс рукой, на которой не было большого и указательного пальцев. Его возглас привлек других рабочих. Люди в поношенных спецовках сгрудились за воротами и стояли, держа руки в карманах. Среди них были две женщины. Рабочие, бродившие по двору и стоявшие на открытом помосте, обернулись и уставились на ворота. Какими злыми показались Ражу их грубые, морщинистые лица, измазанные разноцветной пылью и обожженные крепким морозом. И эти прищуренные глаза! На некоторых лицах он прочел робость и растерянность перед бывшим хозяином, стыдливое опасение и неуверенность в себе. Этих Раж заприметил и поглядел на них острым, понукающим взглядом; они — это брешь в стене. Двое-трое отвели взгляд, а один, тощий верзила с мешком на голове, поспешно стушевался. Но никто не поднял голоса в защиту Ража, большинство стояло, глядя на него, как на врага. Недолгой была борьба! А потом? Потом раздался хриплый возглас, злые слова ударили Ража, как пригоршня камней.
— Заворачивай оглобли и катись, откуда пришел!
— Барин! — взметнулся пронзительный женский голос. — Прежде сюда не казал носу, а теперь, как прижали хвост, явился! Буржуй!
— Нос отморозишь, пан хозяин!
— Спокойно, товарищи! Что толку в перебранке? Прекратите!
— Ну что, все еще не поняли? Чего вы ждете?
— Извольте проваливать восвояси, пан фабрикант, вы нам тут не требуетесь.
Раж стоял и мрачно глядел в их лица. Этого он не ожидал. Вот так «чурбаны», показали зубы! А этот Фальта… идиот! Круто повернувшись, Раж зашагал по твердым промерзшим кочкам обратно к своему авто. Это был не уход, это было бегство. Ветер, рвавшийся с косогора, толкал его в спину, как полицейский перепившего гуляку, смешно раздувал полы зимнего пальто.
Холод пробирал до костей, и Раж пошел быстрее. Он поднял высокий меховой воротник, сунул руки в карманы и шел, спотыкаясь о кочки, чувствуя на себе десятки глаз, гнавших его с фабрики. Что это, кошмар? Нет, все это было какую-нибудь минуту назад. Погоди, не забывай этой минуты, в ней ты почерпнешь силу и ненависть на будущее. Если бы ты сейчас держал палец на спусковом крючке ружья или пулемета, если бы ты держал его на спуске орудия, нацеленного в толпу, там, у ворот, поколебался бы ты хоть секунду?