Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
Брих остановился и затаил дыхание. Ни звука. Он недоуменно покачал головой и зашагал было снова, но новый, еще более отчетливый стон приковал его к месту.
Откуда же это?
Прислушиваясь, он дошел до конца коридора, где была дверь в комнатку Бартоша, не колеблясь постучал и вошел.
В прокуренной комнатке горела только настольная лампа. Поникший Бартош сидел, бессильно опустив голову на стол, и тихо стонал. Глаза у него были закрыты, левая рука прижата к животу, в правой он судорожно стиснул стеклянный шарик пресс-папье, словно желая раздавить его в приступе острой боли.
— Что с вами?
Брих положил руку ему на плечо. Бартош с трудом поднял голову и поглядел на вошедшего измученными
— Вызвать скорую помощь?
Бартош медленно покачал головой, на лбу у него выступил пот.
— Нет, не надо… Пройдет… — прошептал он и попытался встать.
Брих выскочил в коридор, намочил у крана полотенце и обмотал его вокруг головы Бартоша. Это было ни к чему, и все же больной немного успокоился. Тяжело дыша впалой грудью, он тыльной стороной руки стирал со лба струйки пота. Немного погодя он сказал терпеливо ожидавшему Бриху:
— Благодарю вас, Брих. Я думал, что эта проклятая боль вывернет мне все внутренности. На Вацлавской меня вдруг так забрало, что я едва добрался сюда. Но мне уже… уже легче. Так хотелось остаться там до конца!.. Вы видели? Вот теперь все в порядке!
— Я помогу вам доехать домой.
— Большое спасибо!
На улице Брих попытался взять такси, но Бартош запротестовал. Доедем и на трамвае!
Трамвая пришлось ждать довольно долго. Улицы были все еще запружены демонстрантами, и трамвай тащился на Малую Страну кружным путем. Брих поддерживал ослабевшего Бартоша и не без усилий довел его до дверей дома в тихой уличке на Страгове. Отперев дверь ключом, который он нашел в кармане Бартоша, Брих дотащил больного по деревянным ступенькам до дверей квартиры, позвонил и передал бессильного Бартоша перепуганной хозяйке квартиры.
Брих хотел тотчас же уйти, но бойкая старуха удержала его, настойчиво предлагая заботливому пану зайти согреться и выпить чашечку липового чая.
Немного поколебавшись, Брих согласился и переступил порог квартиры. Они отвели стонавшего Бартоша в его комнату, и, пока хозяйка кипятила на керосинке чай, Брих оглядел слабо освещенную комнату. Поистине холостяцкая берлога, поразительно унылая и неуютная! Ветхая, изъеденная жучком мебель, от каменных стен веет холодом и плесенью. Собственно говоря, комната содержится в образцовом порядке, но в ней не хватает руки, которая превратила бы помещение из четырех стен в настоящее человеческое жилье. На этажерке аккуратно, даже педантично расставлены книги. На столе несколько брошюр — «Анти-Дюринг», «Материализм и эмпириокритицизм» и рядом потрепанный томик стихов Гейне, заложенный густо исчерканной полоской бумаги. Среди книг на этажерке Бриха удивили «Торс жизни» Томана и «Плотина» Шрамека. Этих произведений он не ожидал увидеть здесь. На комоде статуэтка Ленина и на простенькой кружевной салфетке два фотоснимка: на одном — седовласая женщина в платочке сложила на коленях старческие руки, на другом — молодая, не очень красивая девушка и в нижнем углу шаблонная надпись: «В память о 1936 годе в Билине. Ярмила К.». Брих удивленно покосился на человека, который, повернувшись к стене, лежал в одежде на кровати и тяжело дышал.
Гнетущая обстановка! Дом был тих, словно заколдован, только иногда кто-то сбегал вниз по лестнице, и тогда гул разносился от подвала до конька крыши. «Вот так он живет», — подумал Брих, и в душе его шевельнулась жалость.
Разговорчивая хозяйка принесла несладкий чай в майоликовой чашке (для солидных гостей) и засыпала Бриха жалобами на скудную пенсию, которую она получает за покойного мужа, мелкого акцизного служащего, — упокой господь его душу! — на жалкие продуктовые пайки и нехватку топлива. «До чего только все это доведет!»
Когда Брих уже встал, стараясь отделаться от этих старушечьих излияний, он заметил,
Брих пожал его потную ладонь и застегнул пальто.
— Не сердитесь, что задержал вас, доктор. Когда-нибудь, может, смогу с вами расквитаться. Всего хорошего… Нет, нет, мне ничего не нужно.
По гулкой лестнице Брих вышел на улицу и облегченно вздохнул.
Он шел по улицам Малой Страны. Холод пронизывал до самых костей. Прогулки в этой части Праги были всегда отрадой Бриха. «Хорошо бы жить тут», — думал он, бывало, проходя здесь и любуясь романтической красотой извилистых уличек, сплетенных под величественной сенью Града. Здесь словно замирало оживленное уличное движение столицы, не звенели трамваи, не рявкали автомобили, все здесь располагало к тихой мечтательности, нежило, баюкало в колыбели старины, радовало красотами. Прага, Прага! Брих остановился над темной Влтавой, облокотился о каменные перила Карлова моста и вдыхал свежий запах реки.
Дальше, к центру города! Прага словно изменилась за сегодняшний день. Избегая главных улиц, Брих свернул в переулки и пошел быстрее. Спустившись к одному из проспектов, примыкающих к Вацлавской площади, он остановился: дорогу преградили шеренги рабочей милиции. Им не было конца. Они маршировали между рядами высоких фонарей. Раз-два, раз-два! Твердым, почти солдатским шагом они шли по мостовой, свет падал на их прихваченные морозом лица, правые руки сжимали ремни винтовок, кепки были надвинуты на уши. Сотни спокойных, уверенных в себе лиц проплывали мимо Бриха, изо ртов паром вырывалось дыхание. Раз-два, раз-два! Необычное зрелище приковало Бриха к месту, он стоял на краю тротуара, поеживаясь от холода. Равномерный топот подкованных сапог доводил его чуть не до головокружения, казалось, проникал до мозга костей. В рядах вдруг мелькнуло знакомое лицо: сосед Патера! Но прежде чем Брих успел разглядеть как следует, лицо проплыло мимо, наполовину скрытое тенью козырька, и смешалось с остальными.
Раз-два, раз-два! Человек в форме корпуса национальной безопасности, стоявший на краю тротуара, взял под козырек и только тогда опустил руку, когда прошел первый отряд. Шум шагов затих, вечерняя улица опустела, Бриху казалось, что она замолкла в изумлении. Он сам был ошеломлен и только сейчас начал приходить в себя. За эти пять бурных дней ничто не подействовало на него так сильно, как вид этого молчаливого, дисциплинированного шествия вооруженных людей, этой рабочей армии в простой одежде, армии, проникнутой железной решимостью и выросшей как бы из-под земли.
Это конец всему, конец глупеньким иллюзиям… Остается идти вперед. Вперед… но куда же, Брих?
Стараясь ни о чем не думать, Брих шагал домой. Но на темной галерее, в уголке у лестницы, где из плохо закрытого крана шумно капала вода, Бриха ждала новая неожиданность. У дверей его квартиры, опершись о перила, стояла тоненькая фигурка.
Возможно ли? Что-то забытое, тяжелое нахлынуло на Бриха, сердце тревожно забилось. Так она, бывало, ждала его тогда!
Брих все еще не верил глазам. Он рванулся к ней, ясно слыша, как расшатанные кафельные плитки ерзают у него под ногами. Только в трех шагах он увидел в душной темноте светлое пятно волос и услышал знакомый голос. Да, это была Ирена!
10
На той стороне галереи осветилось окно, желтый отблеск упал на лицо Ирены. Она чуть шевельнулась, улыбнулась смущенно и подала руку.
— Я жду тебя, Франтишек. Ондра, наверное, заедет за мной. Понимаешь… я никак не могла усидеть одна в квартире… Ты удивлен?
Он попытался скрыть удивление веселой репликой.
— Нет, не удивлен, я слишком хорошо тебя знаю. Изо всех возможностей ты всегда выбираешь самую необычную. Ну, заходи!