Гражданин галактики. Между планетами

– Предмет девяносто семь, – объявил аукционер. – Мальчик.

Мальчик был растерян и испытывал тошноту от ощущения почвы под ногами. Корабль оставил за кормой больше сорока световых лет, неся в своих трюмах вонь работорговли, испарения скученных немытых тел, ужас, блевотину и древнюю печаль. Но мальчик выделялся даже и в этой сумятице – он завоевал себе право на каждодневную порцию пищи, он дрался за то, чтобы спокойно есть ее. Он даже обрел друзей.

А теперь он снова был никто и ничто – предмет

Только что был продан предыдущий номер, две симпатичные блондинки, смахивающие на близнецов; цена была высока, но продали их быстро. С улыбкой удовлетворения на лице аукционер повернулся и ткнул в мальчика: «Предмет девяносто семь. Вытащите его наверх».

Подталкиваемый тычками, мальчик поднялся на платформу и застыл в напряжении, взглядом дикого зверя осматривая все, что было недоступно его взгляду из клетки. Рабовладельческий рынок располагался в той стороне космопорта, где лежала знаменитая Площадь Свободы, увенчанная холмом, на котором стоял еще более знаменитый Президиум Саргона, столицы Девяти Миров. Мальчик не узнал его; он даже не знал, на какой планете находится. Он смотрел на толпу.

Ближе всех к загону для рабов располагались бродяги и попрошайки, готовые криками поддержать любого покупателя, когда тот объявлял о своем приобретении. За ними полукругом стояли места для богатой и привилегированной публики. С обеих сторон это избранное общество ждали их рабы, носильщики, телохранители и водители, слоняясь между машинами, паланкинами и портшезами тех, кто был еще богаче. За лордами и леди толпились обыватели, бездельники, карманники, продавцы прохладительных напитков и просто любопытствующие – мелкие торговцы, клерки, механики и даже домашние слуги со своими женами, не обладавшие правами на сидячие места, но интересующиеся ходом аукциона.

– Итак, предмет девяносто семь, – повторил аукционер. – Прекрасный здоровый парень, годен на роль пажа или помощника. Представьте, лорды и леди, как ему подойдет ливрея вашего дома. Посмотрите на… – его последние слова потонули в грохоте и реве корабля, садящегося на площадку космопорта.

Старый, скрюченный и полуголый попрошайка Баслим Калека прищурил один глаз, оценивающе глядя на платформу. Мальчик отнюдь не походил на прилежного домашнего слугу для Баслима; он был похож на пойманного дикого зверька – грязный, костлявый и в ссадинах. Под слоем грязи проглядывали белые полосы шрамов, которые говорили, какого мнения были о мальчике прежние владельцы.

Глаза мальчика и форма его ушей заставили Баслима предположить, что его потомками были земляне, которых не коснулись мутации; но утверждать это с уверенностью было трудно, потому что мальчик был мал. Он почувствовал, что бродяга смотрит на него, и бросил ответный взгляд.

Грохот смолк, и здоровый щеголь, сидящий в первом ряду, лениво махнул платком аукционеру: «Не теряй времени, болтун. Покажи нам нечто вроде предыдущего номера».

– Прошу прощения, благородный сэр. Я должен вести торг по порядку номеров каталога.

– Тогда кончай с ним! Или гони этого тощего шалопая и покажи нам что-нибудь стоящее.

– Вы очень любезны, милорд, – аукционер возвысил голос. – Ко мне поступила просьба поторапливаться, и я уверен, что мои благородные работодатели согласятся с ней. Позволю себе быть совершенно откровенным. Этот прекрасный парень еще молод; его новый владелец должен будет обучать его. Тем не менее… – Мальчик еле слышал его и смутно понимал, о чем идет речь. Он смотрел поверх голов леди в вуалях и элегантных мужчин, прикидывая, кто из них преподнесет ему новые проблемы.

– …низкая начальная цена сулит быстрое завершение торга. Кто больше? Услышу ли я двадцать стелларов?

Молчание становилось томительным. Женщина, стройная и увешанная драгоценностями от сандалий до прикрытого вуалью лица, нагнулась к щеголю, что-то шепнула ему и захихикала. Нахмурившись, он вытащил кинжал и стал чистить ногти.

– Я сказал, что с этим пора кончать, – проворчал он.

Аукционер вздохнул:

– Я попросил бы вас не забывать, почтеннейшая публика, что я отвечаю перед своими патронами. Но мы можем начать с еще более низкой цены. Десять стелларов – да, я сказал – десять стелларов. Фантастично!

Он с изумлением огляделся.

– Или я оглох? Неужели кто-то поднял палец, а я проглядел? Подумайте, прошу вас. Перед вами стоит свежее молодое существо, напоминающее чистый лист бумаги; вы можете написать на нем все, что вы хотите. За эту невероятно низкую цену вы можете вырезать ему язык или вообще сделать из него все, что вам заблагорассудится.

– Или скормить его рыбам!

– Или скормить его… о, да вы остряк, благородный сэр!

– Мне надоело. С чего вы взяли, что это грустное зрелище вообще что-то стоит? Он, может быть, ваш сын?

Аукционер выдавил из себя улыбку.

– Я был бы горд, будь это так. Я хотел бы, с вашего разрешения, поведать о предках этого юноши…

– Значит, вы о них ничего не знаете…

– Хотя на моих устах лежит печать молчания, я хотел бы указать на форму его черепа, на законченные круглые очертания его ушей. – Защипнув ухо мальчика, аукционер подтащил его поближе.

Мальчик извернулся и укусил его за руку. Толпа захохотала.

Мужчина отдернул руку.

– Бойкий парень. Его излечит только ременная плетка. Отличный товар – вы только посмотрите на его уши. Лучшие в Галактике, можно сказать.

Аукционер кое-чего не предусмотрел: молодой щеголь был родом с Синдона IV. Он сдвинул свой шлем, обнажив типичные синдонианские уши, длинные, волосатые и остроконечные. Он наклонился вперед, и его уши зашевелились; «Кто твой благородный покровитель?»

Старый бродяга Баслим подполз ближе к углу загона, готовый мгновенно нырнуть в толпу. Мальчик напрягся и стал оглядываться, не понимая причин возникшей суматохи. Аукционер смертельно побледнел – никто не мог себе позволить насмехаться над синдонианином… во всяком случае, больше одного раза.