Гражданин галактики. Между планетами
Шрифт:
В конце полуразрушенного прохода они спустились в темную дыру, и мальчику пришлось идти первым. Перебравшись через обломки и пройдя между куч щебня, они вошли в непроглядно темный, но чистый коридор. Дальше вниз… и они очутились в одном из бывших помещений амфитеатра, как раз под старой ареной. В темноте они подошли к тщательно завешенной двери. Следуя за мальчиком, Баслим подтолкнул его и закрыл дверь, для чего приложил палец к дактило-ключу; вспыхнул свет.
– Ну вот, парень, мы и дома.
Мальчик огляделся. Давно уже он привык ничему не удивляться. Но то,
Бродяга, отпустив его плечо, ухватился за полку, поставил чашку и вынул из шкафа нечто непонятное. И лишь когда сбросил свои лохмотья и приладил на место эту штуку, мальчик увидел, что это такое; искусственная нога, так хорошо сделанная и подогнанная, что вполне заменяла конечность из плоти и крови. Человек поднялся, вынул из шкафа брюки, натянул их и теперь уже не походил на калеку.
– Иди сюда, – сказал он на Интерлингве.
Мальчик не двинулся. Баслим повторил приглашение на нескольких языках, пожал плечами, взял мальчика за руку и ввел его в комнатку, что размещалась сзади. Она была невелика и объединяла кухню и ванную; Баслим наполнил водой тазик, дал мальчику кусок мыла и сказал: «Мойся». Жестами он дал понять, что надо делать.
Мальчик с немым упрямством продолжал стоять. Старик вздохнул, взял щетку, годную, скорее для мытья полов и сделал вид, что трет ему спину. Когда жесткая щетина коснулась его кожи, он остановился и повторил: «Прими ванну. Помойся», пустив в ход Интерлингву и Системный Английский.
Помедлив, мальчик сбросил свои лохмотья и медленно стал намыливаться.
– Вот так-то лучше, – сказал Баслим. Взяв почти истлевшие лохмотья, он бросил их в бак для стирки, положил на видное место полотенце и стал готовить еду.
Когда через несколько минут он повернулся, мальчика уже не было.
Не торопясь, он зашел в жилую комнату и нашел мальчишку, голого и мокрого, который тщетно пытался открыть входную дверь. Мальчик увидел его, но лишь удвоил свои тщетные усилия. Баслим хлопнул его по плечу и ткнул пальцем за спину:
– Кончай мыться.
Отвернувшись от него, он увидел, что мальчик побрел за ним. После того, как тот помылся и вытерся, Баслим поставил на огонь жаркое, повернув тумблер на «кипение», а затем, открыв шкаф, вынул из него бутылку и клочок ваты. Вымытый, мальчик теперь представлял собой собрание старых и новых шрамов и синяков, следов неизбывного горя.
– Успокойся, – сказал Баслим.
Лекарство жгло; мальчик с шипением втянул воздух сквозь зубы.
– Успокойся! – вежливо, но твердо сказал Баслим и шлепнул его.
Мальчик расслабился, напрягаясь только, когда лекарство касалось кожи. Мужчина внимательно рассмотрел старую язву на колене мальчика. Что-то мурлыкая про себя, он снова подошел к
Наконец Баслим поставил большую миску с тушеным мясом на стол в жилой комнате, предварительно передвинув стулья и стол так, чтобы мальчик мог спокойно устроиться. К угощению он добавил горсть свежей зеленой чечевицы и пару кусков сельского хлеба, черного и твердого.
– Налегай, парень. Берись за дело.
Не притрагиваясь к еде, мальчик занял место на кончике стула, готовый каждую секунду сорваться с места.
Баслим перестал есть.
– В чем дело? – Он увидел, как глаза мальчика метнулись в сторону от двери. – А, вот оно что, – он тяжело поднялся, подтянув под себя искусственную ногу и, подойдя к дверям, прижал палец к замку:
– Дверь не заперта, – сказал он. – Или ешь свой обед или убирайся. – Он повторил эти слова на несколько различных ладов. Ему показалось, что он уловил намек на понимание, когда пустил в ход язык, который, как он предположил, должен был быть родным для этого раба.
Но Баслим предоставил событиям идти своим чередом. Вернувшись к столу, он удобно расположился на стуле и взялся за ложку.
То же сделал и мальчик, но внезапно, сорвавшись с места, кинулся к двери. Баслим продолжал есть. Дверь оставалась полуоткрытой, и через ее щель в лабиринт падала полоска света.
Несколько позже, когда Баслим, не торопясь, закончил обед, он уже с уверенностью знал, что мальчик наблюдает за ним. Избегая смотреть в ту сторону, он откинулся на спинку стула и принялся ковырять в зубах. Не поворачиваясь, он сказал на языке, который, как он предполагал, был родным для мальчика.
– Ты собираешься заканчивать свой обед? Или мне его выкидывать?
Мальчик не отвечал.
– Отлично, – продолжал Баслим, – если ты не хочешь, мне придется закрыть двери. Я не могу рисковать, нельзя чтобы из нее падал свет. – Он медленно поднялся, подошел к дверям и начал закрывать их. – В последний раз, – объявил он. – На ночь я их закрываю.
Когда дверь была почти закрыта, мальчик пискнул.
– Подожди! – сказал на том языке, которого Баслим и ждал, и скользнул внутрь.
– Добро пожаловать, – мягко сказал Баслим. – На тот случай, если ты изменишь намерения, я оставлю дверь открытой. – Он вздохнул. – Будь я волен в своих желаниях, вообще бы никого не запирал.
Мальчик ничего не сказал, но сев, склонился над пищей и принялся пожирать ее со звериной жадностью, словно боялся, что отнимут. Глаза его шныряли по сторонам. Баслим сидел, наблюдая за ним.
Ел он теперь медленнее, но пока с тарелки не исчез последний кусок мяса, последняя крошка хлеба, пока не была проглочена последняя чечевичинка, он не переставал жевать и глотать. Последние куски он проталкивал в себя уже с трудом, но, сделав это, выпрямился, посмотрел Баслиму в глаза и застенчиво улыбнулся. Баслим ответил ему ответной улыбкой.