Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке
Шрифт:
Но вот наступил голод. Портной кое-как перебивался, потому что люди не могли обойтись без одежды. Но бедняга фокусник, хоть и знал сотню фокусов, не мог заработать ни гроша. Напрасно он вызывался глотать огонь или выплевывать булавки - никто не хотел платить за это деньги. И в конце концов ему пришлось просить подаяние у того самого портного, чье ремесло он прежде презирал.
У человеческого благополучия нет врагов гибельнее, чем гордость и запальчивость. Если ты негодуешь на несправедливость, то смири свой гнев до той поры, когда разбогатеешь, и тогда давай ему волю. Гнев бедняка подобен попытке безвредного насекомого ужалить: она его не защитит, а только наверняка погубит. Чего стоит гнев,
Как-то раз на берегу пруда гусыня кормила своих гусят, а надобно заметить, что гусыни в таких случаях всегда очень заносчивы и чванливы. Стоило незлобивому животному мирно пройти неподалеку, как гусыня тотчас бросалась на него. Пруд, говорила она, принадлежит ей, и покуда она может хлопать крыльями и щипать клювом, права и честь ее в безопасности. Она не раз отгоняла уток, поросят и цыплят; более того, даже коварная кошка и та бросилась наутек. Но вот к пруду подошел мастиф и, испытывая жажду, решил полакать немного воды. Гусыня бросилась на пса, как фурия, щипала его и колотила крыльями. Мастиф рассердился и раз двадцать готов был хорошенько куснуть гусыню, но он все же обуздал свой гнев, оттого что поблизости был его хозяин.
– Безмозглая дура, - проворчал он.
– Тем, у кого нет ни силы, ни оружия, следует вести себя вежливо. За это твое шипенье и хлопанье тебе когда-нибудь свернут голову, - ведь испугать они никого не могут и не послужат тебе защитой.
Сказав это, он подошел к пруду, напился, не обращая на гусыню никакого внимания, и побежал догонять хозяина.
Успехам молодых людей препятствует и то, что, не желая сносить оскорблений от кого бы то ни было, они сами не хотят причинять никому обид. А потому они стараются всем угождать, выполнять все просьбы, подлаживаться к любому обществу. Они не имеют своей воли и, подобно воску, принимают любую форму. Пытаясь угодить всем подряд, они уготавливают себе лишь горькое разочарование. Ведь для того, чтобы вызвать восхищение большинства, достаточно угодить совсем немногим.
Как-то раз известный художник задумал написать картину, которая пришлась бы по вкусу всему свету. Когда картина, выполненная с тщанием и искусством, была наконец готова, он выставил ее на рынке, присовокупив письменное обращение, в котором просил помечать лежащей возле кистью каждую деталь, которая покажется неудачной. Явились зрители и объявили, что картина удалась, но каждый, желая показать себя знатоком, брал кисть и что-нибудь да помечал. Вечером художник с грустью обнаружил, что его картина превратилась в одно большое пятно: не нашлось мазка, который бы избежал знака чьего-либо неодобрения. Не удовлетворясь этим судом, художник решил еще раз проверить вкусы публики, но иным способом. На следующий день он снова выставил свою картину, попросив на сей раз отмечать ее достоинства. Публика выполнила его просьбу, и вечером художник увидел, что его картина вся испещрена знаками одобрения. Каждый мазок, который накануне подвергся осуждению, сегодня вызывал похвалы и восторги.
– Что же!
– воскликнул художник.
– Теперь я понял, что наилучший способ понравиться одной половине человечества, это не обращать никакого внимания на мнение другой, ибо то, что одни сочтут недостатком, другие непременно объявят достоинством.
Прощай!
Письмо LXII
[Подлинное жизнеописание Екатерины Алексеевны, жены Петра Великого.]
Лянь Чи Альтанчжи - к Хингпу, через Москву.
Судьба и характер твоей прекрасной спутницы, и в бесчестье сберегшей добродетели, описанные тобой, воистину замечательны. Ведь многие пекутся о добродетели только потому, что это похвально, твоя же избранница - лишь ради душевных радостей, ею даримых. Такие, как она, должны служить примером всему женскому полу, а не те, что прославились качествами, чуждыми женской природе.
Женщины, знаменитые своей доблестью, искусством в политике или ученостью, пренебрегли обязанностями своего пола ради того, чтобы отличиться в делах, приличествующих мужчинам. Красавица с палицей Геркулеса по мне так же нелепа, как и могучий герой, усевшийся за ее прялку.
Стыдливая девушка, благоразумная жена или заботливая мать семейства приносят обществу несравнимо большую пользу, нежели философы в юбках, дерзкие героини и властные королевы. Женщина, которая делает счастливыми детей и мужа - одного оберегает от пороков, а других приобщает к добродетели, - намного превосходит величием тех изображаемых в романах дам, которые не знают иного занятия, чем поражать мужчин стрелами из своего колчана или смертоносным взором.
Женщины, как известно, предназначены природой не для того, чтобы самим нести бремя великих забот, но для того, чтобы облегчить нашу ношу, их нежность - достойная награда за опасности, которым мы подвергаемся ради их благополучия, а их непринужденная и веселая беседа радует нас после утомительных трудов. Им предназначен круг домашних хлопот, и, выйдя за его пределы, они оказываются в чуждой сфере и утрачивают свое очарование.
Посему слава обходится с прекрасным полом весьма несправедливо: тем, кто менее всего заслуживает памяти, мы поем восторженную хвалу, а тех, кто украсил собой человечество, обходим молчанием. Пожалуй, несправедливость эта никогда не была столь явной, как в наш век. Семирамиды {1} и Фалестриды {2} древности восхваляются, а многие современницы, куда более достойные, остаются незамеченными и безвестными.
Екатерина Алексеевна {Сведения эти автор почерпнул, по-видимому, из неопубликованных мемуаров X. Спилмэна, эсквайра {4}.} родилась {3} возле небольшого ливонского городка Дерпта {5}. От родителей она унаследовала лишь добродетельность и бережливость. После смерти отца она жила с престарелой матерью в скромной хижине, крытой соломой, и обе они, хоть и были очень бедны, не роптали на свой удел. Живя в полной безвестности, Катерина прилежно трудилась и кормила мать, которая была слаба и немощна. Когда Катерина сидела за прялкой, старушка читала вслух душеспасительные книги. Окончив дневные труды, обе усаживались у очага, радуясь скромному ужину и мирному досугу.
Хотя Катерина была прекрасна лицом и телом, думала она лишь об украшении своего духа. Мать научила ее читать, а старый лютеранский пастор наставил ее в вере. Природа наделила ее не только кротостью, но и твердостью, не только остротой мысли, но и верностью суждений. Ее женские совершенства покорили немало сердец среди окрестных молодых крестьян, но она отказала всем, кто просил ее руки, ибо, горячо любя мать, и помыслить не могла о разлуке с ней.
Катерине исполнилось пятнадцать лет, когда ее мать умерла. Тогда она покинула свою хижину и поселилась у пастора, своего духовного наставника. В его доме она приглядывала за детьми, так как благоразумие сочеталось в ее характере с необычайной живостью и веселостью.
Старик любил Катерину, как родную дочь, и дна вместе с его детьми училась музыке и танцам у домашних учителей. Так она умножала свои достоинства, пока был жив ее названый отец, но с его кончиной снова оказалась в нужде. В ту пору Ливония была разорена войной {6}, и все вокруг лежало в запустении. В такие времена, как известно, тяжелее всего приходится беднякам, и Катерина, несмотря на все ее добродетели, испытала все бедствия, которые влечет за собой нищета. С каждым днем добывать пропитание становилось все труднее, и когда Катерина истратила все, что у нее было, она решила отправиться в богатый город Мариенбург {7}.