Гражданин начальник
Шрифт:
– Я слушаю, – обронил Сысцов.
– Вот пришли снимки... Сколько их отпечатано в мире, в какие адреса они пошли или пойдут – можно только догадываться, Иван Иванович. Но в любом случае нынешние газеты могут на них клюнуть. Ведь они, нынешние, на любую падаль клюют... Им бы только человека свалить. И что делают, сволочи, – чем крупнее человек, чем известнее, тем они с большим удовольствием... Какая-то садистская радость, вам не кажется?
– Вы повторяетесь, Илья Матвеевич. Если у вас есть что-либо добавить к сказанному – пожалуйста. Если нет... Вы свободны. – Снимки, небрежно сдвинутые
Голдобов некоторое время молча смотрел на Сысцова исподлобья и все яснее понимал, что видит перед собой совершенно незнакомого ему человека. Если раньше это был улыбчивый, недалекий, с ускользающим взглядом чинуша, который охотно брал его подарки и шел на мелкие услуги, то теперь... Перед ним сидел уверенный в себе боец с твердым взглядом и плотно сжатыми губами. Но отступать было нельзя, Голдобов уже поднялся из окопа.
– Иван Иванович, мой вам совет... Давайте жить дружно.
– Ваш совет что-то уж больно смахивает на угрозу.
– Понимайте как вам удобнее.
– Хорошо, – согласно кивнул Сысцов. – Я так и сделаю. Насколько мне известно, так же поступаете и вы. Прежде чем вы уйдете отсюда вон в ту хорошо знакомую вам дверь, хочу сказать несколько слов... Уж коли мы с вами вышли на эти слова. Вы, Илья Матвеевич, крепко прокололись в махинациях. Я не спрашиваю, сколько у вас миллионов, сколько вы перевели в другие валюты... И ваши сувенирчики отнюдь не лишили меня разума.
– Эти сувенирчики, Иван Иванович, между прочим...
– Не надо. Остановитесь. Я прекрасно знаю, что вы скажете. Вы скажете, что этим сувенирчикам цены нет. У них есть цена. И я неплохо расплатился с вами, Голдобов.
– Чем же?
– Вашим благополучием. Вашей должностью. Вашей жизнью, в конце концов. Вы не дослушали. Так вот, вы прокололись. И не только в махинациях. Убийство вашего водителя. Следы ведут к вам. Перед смертью он успел разослать во многие адреса письма и в них подробно рассказал о ваших делах. Я эти письма передал вам в надежде, что вы достаточно грамотный человек, чтобы их погасить. Я ошибся. Я сожалею о том, что поступил столь легкомысленно. Постараюсь исправить свою ошибку.
Голдобов все отчетливее понимал, что это его последняя встреча с Сысцовым, никогда ему уже не быть в этом кабинете, никогда уже не удастся поговорить с этим человеком по телефону. В жизни обрывалось что-то важное, и он с каждой секундой все острее чувствовал холод, охватывающий его. Слова Сысцова били столь безошибочно, что он только теперь в полной мере начинал сознавать – пробраться на это кресло и усидеть в нем в течение пятнадцати лет мог совсем не тот чиновник, которого он видел в предыдущие свои визиты. Это мог сделать только вот этот человек. Так бывает, когда ввязываешься в драку с опустившимся пьяницей, а через несколько секунд выясняется, что это бывший чемпион по боксу и далеко не все свои качества он растерял...
– Дальше – больше, Илья Матвеевич. Вы не ограничились одной жертвой, вам понадобилась новая...
– Ложь! – вскричал Голдобов.
– Не надо, – Сысцов поднял ладонь. – Не надо меня перебивать. Не надо кричать здесь и употреблять такие слова. Я не собираюсь спорить с вами и великодушно даю понять, что я не столь глуп, как вам казалось, достаточно осведомлен о происходящих событиях. Вы пришли шантажировать меня? Это ошибка. Это выдает ваш уровень, Голдобов. Он невысок. В своих торговых рядах вы, может быть, и производите впечатление на... чужих жен, которые тоже, кстати, из торговых рядов... Но не выше. Вы заблуждаетесь, Голдобов, относительно собственной персоны.
– Как и все мы.
– Разумеется, – улыбнулся Сысцов. – Но уровень наших заблуждений соответствует нашей сущности. А теперь – пошел вон!
– Ну, знаете... – вскочил Голдобов. – Ну, знаете...
– Пошел вон, – проговорил Сысцов с легкой усталостью. И именно эта прозвучавшая в его голосе искренняя усталость более всего потрясла Голдобова. Ярость, презрение, злость – все было куда менее опасно, нежели этот вырвавшийся вздох. Словно все решения приняты, приговоры вынесены и говорить больше не о чем. И самое лучшее, что он смог придумать в эти секунды, это гневно схватить свой чемоданчик и выйти из кабинета, печатая шаг. Он хотел, чтобы его шаги прозвучали дерзко и громко, но ковровая дорожка погасила его вызов, он хотел было хлопнуть дверью так, чтобы посыпалась штукатурка, но маленький стальной рычажок прикрыл дверь мягко и неслышно.
А Сысцов, уже без улыбки посмотрев вслед прыгающим от оскорбленности ягодицам Голдобова, поднял трубку, набрал номер генерала Колова и с той же усталостью произнес:
– Зайди.
И положил трубку, не дав себе труда даже убедиться, что его поняли. Сысцов знал, что именно такое приглашение заставит генерала прибыть через несколько минут. И Колов вошел через пять минут, слегка запыхавшийся, что можно было объяснить и спешкой и пониманием важности вызова. Сысцов молча показал ему на стул у приставного столика. Генерал сел, стараясь не громыхнуть нечаянно, успокоить учащенное дыхание. Впрочем, вполне возможно, что он опасался дыхнуть на начальство коньяком. Сысцов прекрасно все понял, даже не подняв глаз.
– У меня был Голдобов, – сказал он негромко. – Этот человек полностью потерял чувство реальности.
– Иван Иванович, я всегда говорил...
– Помолчи. Его наглость, его хамство... Переходят всякие границы. Он угрожал мне.
– Как?! – вскочил Колов.
– Сядь. Он становится опасным человеком, тебе не кажется?
– Я всегда говорил...
– Он становится очень опасным человеком, – повторил Сысцов, глядя Колову в глаза. – На нем многое висит... И он на многое может пойти.
– Не посмеет!
– Посмеет... От страха за свою шкуру.
– Не успеет, – решительно заявил Колов.
– Хорошо бы, – проговорил Сысцов. И повторил: – Хорошо бы.
Колов не решался прервать высокую задумчивость, а Сысцов, похоже, не собирался произносить еще что-либо, полагая разговор оконченным. Многолетняя власть научила его не быть многословным, больше доверять непроизнесенным словам. Подчиненные всегда идут гораздо дальше, когда им предоставлено право додумать желание руководства. Колов тоже не был новичком в этих коридорах. Поначалу он не понял заминки Сысцова, испугался своей догадки, потом засомневался. И чтобы еще раз проверить себя, спросил: