Гражданин тьмы
Шрифт:
— Кто такая? — спросил с гонором. — Почему не знаю? По тону — из охраны. Охрана Громякина из всех охран, если брать знаменитых авторитетов, выделялась своей невменяемостью. Об этом я где-то читала. Или слышала по телеку, не помню.
— Меня лично пригласил Владимир Евсеевич, — гордо ответила я.
— Когда пригласил? Чего-то я не в курсе.
— Вы что, у него вроде няньки?
Замечание дебилу не понравилось, он грубо потребовал:
— Покажь документы, острячка.
Говорил громко, чего стесняться, все свои. Со
— Какой "Купидон"? — уточнил дебил, отхлебнув водку точно так же, как пьют апельсиновый сок — двумя-тремя маленькими глотками.
У меня аж в кишках скрипнуло. Я вот сколько пью водяру, а так к ней по-настоящему и не привыкла. Всегда стараюсь проглотить побыстрее и чем-нибудь заесть. У самой лучшей водки, к примеру у шведской, есть какой-то настырный рвотный привкус.
— Где стриптиз-бар, что ли?
— Сами вы стриптиз-бар, — обиделась я. — Международный экспорт. Лизинг и клиринг. Понятно?
— И чем торгуешь?
— Что же вы такие любопытные? — возмутилась я, но не забыла со значением облизнуть банан. — Какое вам, собственно, дело?
— Не горячись, девушка. Может, босс тебя и пригласил, но ежели что случись, с кого спросят? С Калистрата и спросят.
— Калистрат — это вы?
— А то сама не видишь?
— Что же может такого случиться, господин Калистрат? Съем я вашего Громяку?
— Всяко бывает. Купидоны вроде тебя попадаются шустрые. На личике не написано, что у тебя на уме. Так что придется пройти со мной.
— Куда еще?
— Неподалеку. Вон в ту дверцу.
Провожаемая сочувственными смешками, с недоеденным бананом в руке, я проследовала за Дебилом в смежную комнату, где он быстро и умело, произвел милицейский шмон. Обследовал сумочку, а также облапал всю меня сверху до низу. Я предупредила:
— Не сопи, Калистрат. Ничего не выйдет. Не про тебя ягодка.
Дебил не обиделся.
— Эх, барышня, одно баловство в голове. Хотя честно скажу, изюминка в тебе есть. Вона какие сиськи нарастила в ладонь не захватишь.
— Спасибо за комплимент.
— На здоровье. Учти и то, наш барин не жадный, иной раз и нам с его стола обламывается. Так что не зарекайся.
Едва вернулись в общий отсек, в зале вторично грянул гимн Советского Союза, и спустя минуту в комнату вбежал Громякин, со вздыбленными кудрями, распаленный, измазанный помадой. При его появлении свита в едином порыве вскочила на ноги и вытянулась по стойке «смирно». Вождь бухнулся в кресло, принял поданный услужливой рукой фужер вина и лихо, единым духом опрокинул.
— Фу-у, приморился маленько… Прошу садиться, господа. Вы же знаете, не люблю церемоний…
Вместо того чтобы последовать любезному приглашению, половину пировальщиков будто
— Что ж, братцы-кролики, народец у нас все чудней становится. Иной раз диву даешься, до чего туп. Тупее тупого. Чего не дай, все проглотит и еще поблагодарит. Любое дерьмо. Главное, чтобы обертка нарядная. Реформу проглотил, Елкина терпел, трупом лежит у ног злодеев, а побренчи над ухом побасенкой, вскочит и заорет от радости. Не в укор говорю — с благоговением. С таким народом мы любую Европу разнесем вдребезги, только прикажи. Не везет россиянам с управителями, вот в чем беда. Ничего, мы это дело скоро поправим.
Под почтительный, негромкий гул домочадцев, жадно внимающих каждому слову, уперся в меня взглядом. Икнул, поманил пальцем.
Я приблизилась танцующим шагом, как на подиуме.
— Молчи, сам скажу, кто такая… Олькина подруга. Фирма «Купидон». Надька Марютина. Угадал?
С этим человеком могла быть только одна правильная линия поведения — глубокое и постоянное восхищение. Ничего сложного. Чеши за ухом, как пса, и он твой.
— Поразительно! — Я натурально зарделась. — У вас, Владимир Евсеевич, феноменальная память.
— Как тебе мое выступление?
— Забирает до печенок. Кончить можно невзначай.
— Смело отвечаешь, но в точку. Что про народ сказал, согласна?
Я присела на стул рядом с ним.
— Я, Владимир Евсеевич, согласна со всем, что вы говорите. И так уже семь лет подряд. Как только в возраст вошла. Вы же мой кумир.
Наши взгляды соприкасались: его, грозный, должный выражать неодолимый мужской напор, и мой, робкий, овечий. С удовлетворением вождь откинулся в кресле, протянул руку, в ней тут же оказался новый фужер с вином.
— Так что же привело тебя ко мне? Какая срочная надобность?
Я растерянно повела глазами: дескать, мы же не одни. Громякин расхохотался:
— Брось… Тут лишних ушей нет. Это все мои друзья, лопушки мои любимые…
Для подтверждения привлек к себе ближайшего лопушка, коим оказался пухленький господинчик с розовой лысинкой, ласково ущипнул за щеку. Господинчик мерзко захихикал.
— Ваши, да. Но не мои. Извините, Владимир Евсеевич, есть секреты, которые не принадлежат мне одной.
— Кому же принадлежат? Гаденышу шепелявому? Калистрат, что за девица? Не подосланная?
Калистрат, чуть не подавившись водкой, отчеканил по-военному:
— Никак нет, господин полковник. Самолично снял досмотр. Бесхитростная она, хотя лживая. Вождь глубокомысленно кивнул.
— Вечером свободная?
— Это вы мне? — уточнила я, потому что в этот момент он выковыривал ногтем соринку из фужера.
— Кому же еще? Не Калистрату. Про него я все знаю.
— Если хотите куда-то пригласить, для вас я всегда свободная, — ответила на одном дыхании.