Гражданин Том Пейн
Шрифт:
Появился новый «Кризис», в котором он с негодованием писал:
«Что же за люди, что за христиане в глазах ваших американцы, ежели вы полагаете, что после того, как смиреннейшие их ходатайства оскорбительно отвергают, принимают драконовы законы, дабы их притеснять на каждом шагу, развязывают против них необъявленную войну, вовлекая к тому же в кровопролитие индейцев и негров, — после того как у них на глазах убивают их родных, а их сограждан морят до смерти голодом в застенках, разоряют и жгут их дома и имущество — после того как они, призвав со всею серьезностью в свидетели небеса, торжественно и безоговорочно
Действуя на свой страх и риск, негласно, он все глубже увязал в тенетах. Избегать прямых обвинений ему не хватало выдержки, а между тем ему покамест не удалось добыть хотя бы самой ничтожной письменной улики, подтверждающей его подозрения о заговоре против революции.
Не доверяя Сэмюэлу Адамсу — искренне полагая, что Адамса, как и многих прочих из бостонской братии, можно купить, если только знать, с какой стороны подступиться, не постоять за ценой и оговорить условием, что всякий получит ту должность, о которой мечтает, — он при всем том не мог найти для своих обвинений твердого обоснованья. И Ричард Генри Ли, остановив как-то его на улице, с горестной укоризной сказал ему:
— Похоже, вам просто нравится наживать себе врагов, Пейн.
— У меня их так много, что одним больше, одним меньше — роли не играет.
— Друга иметь всегда полезно. И язык зря не распускать — тоже.
— Друг у меня один — революция. А язык, как у любого крестьянина, мелет, не выбирая выражений.
— Я только хотел предостеречь…
— Меня нет надобности предостерегать, мой друг, — усмехнулся Пейн.
И почти сразу же вслед за тем разразился скандал с Сайласом Дином.
Как секретарь Комитета внешних сношений, Пейн не однажды сталкивался с обстоятельствами прелюбопытного свойства. Существовала, например, европейская фирма под названием «Родерик Хорталес и Компания». Он сам в отчаянные дни минувшей зимы вел с нею торговые переговоры. Речь шла о поставке сапог для армии, которая, сбивая ноги в кровь, ходила в самодельных обмотках из тряпья и мешковины; некий господин Стеффинз из Чарльстона брался достать тысячу пар добротных сапог — ежели подойдет цена.
Цена была ливр за пару: дорого, но ведь известно, что в военное время всегда все дорожает. Переговоры завершились сделкой, и, когда сапоги прибыли, выяснилось, что они сшиты из испанской кожи — счет поступил от компании «Родерик Хорталес». Компания приобрела уже широкую известность среди континен-тальцев, но кто, спрашивается, нанял господина Стеффинза и кто ему платил? Начав в этом разбираться, Пейн обнаружил, что почти все, что поступает в помощь Америке извне — суда из Франции, груженные пшеницей; флотилии плоскодонок, прибывающие речным путем из Нового Орлеана с порохом, снарядами, орудиями; грузы рома из Индии, одежда из Испании, сушеный сыр из Голландии, даже партия шотландских пледов, вывезенная контрабандой с Британских островов, — все это сопровождается накладными от «Родерика Хорталеса».
О компании «Родерик Хорталес», похоже, прекрасно
— Что вам за разница, коль скоро это идет на пользу нашему делу?
— Но цены каковы, — напомнил Пейн.
Лоренс улыбнулся; после этого разговора прошло какое-то время.
От Артура Ли из Парижа пришло сообщенье, будто бы есть такая вероятность, не более того, что Франция и Испания тайно выделили Америке в дар большие суммы денег — возможно, до миллиона ливров каждая. Пять процентов комиссионных по счетам за все торговые сделки с компанией Хорталеса получал Сайлас Дин. Затем, в одном письме от Франклина, Пейн нашел почти бесспорное, как ему казалось, свидетельство, что все поставки приобретаются на золото, подаренное двумя правительствами, а распоряжается им некая неведомая и невероятная личность по имени Карон де Бомарше; невероятная, так как не кто иной, как она, стояла за компанией «Родерик Хорталес», а неведомая — по воле правительства Франции, ибо оно передало деньги в распоряжение означенной личности, когда еще не находилось в состоянии войны с Англией. Нейтральная держава не может оказывать предпочтение одной из воюющих наций, зато международная торговая фирма вольна вести дела, с кем пожелает.
На все на это Генри Лоренс улыбнулся и сказал: чт'o вам за разница. В международных делах государства могут подчас вести себя как дети: приходится блюсти видимость. Ни для кого не секрет, что нет, наверное, второго такого нищего правительства, как Континентальный конгресс, что для него наскрести средства на перья, бумагу и чернила для своих заседаний — и то непросто.
А потому, когда в Комитет внешних сношений начали поступать счета, их вежливо не принимали во внимание; регистрировали, подшивали — но во внимание не принимали. Такие вещи подразумеваются сами собой.
Ой ли, сомневался втайне Пейн.
Он попросил Робердо устроить скромный обед, чтобы пришел и Лоренс, и за столом незаметно навел разговор на тему о счетах.
— Ну что вы, Пейн, опять за свое, — проговорил Лоренс с оттенком нетерпенья. — Никто эти счета никогда не предъявит к уплате. Франция с Англией сейчас находятся в состоянии войны, и те товары, которыми нас снабжает авансом Хорталес — или, верней сказать, правительство Франции через Хорталеса, — это ничто в сравнении с военными преимуществами, которые достались Франции благодаря тому, что мы столько лет воюем с ее противником. Франклин им это ясно дал понять.
И все же, если «Хорталес и Компания» потребуют уплаты, Франции будет не слишком удобно подтвердить, что мы получали эти товары в дар. Известно вам, сколько за нами значится по счетам?
— Более или менее представляю себе, — желчно сказал Лоренс.
— За нами значатся четыре с половиной миллиона ливров, — сказал Пейн. — Бомарше может сделаться миллионером — мы ведь все брали по двойной цене, — если они предъявят иск. Даже Дин, если получит свои пять процентов, станет богатым человеком.