Гражданская война в России: Записки белого партизана
Шрифт:
Ввиду того что нападения разбойничьих шаек на поезда были в то время делом обычным, каждый поезд конвоировался обыкновенно сзади него шедшим бронепоездом по одноколейному пути. Так было и в данном случае. Нас конвоировал «Интернационал», под командой какого-то армянина. Едва мы миновали станцию Беслань и наш поезд перешел небольшой мостик, переброшенный через один из потоков Терека, как из кустарника грянул залп и затем открылась частая стрельба. Тотчас же оба поезда остановились. «Интернационал», в свою очередь, открыл огонь по атаковавшим.
Много пассажиров, в том числе и я, побежали в бронепоезд за оружием. Я возглавил отряд человек из сорока вооруженных пассажиров и пошел в обход атаковавшей шайки. У меня не было уверенности в том, что это дружественные мне осетины, и я хотел проверить это. Мне, однако, посчастливилось захватить в плен одного из
По прибытии на станцию Минеральные Воды я прочел в экстренном выпуске местной газеты о взрыве моста и о том, что телеграфная связь с Владикавказом прервана. Только через три дня были восстановлены связь и железнодорожное сообщение с Владикавказом. Поздно ночью я приехал в Кисловодск и повидался там с женою, Слащовым и Сейделером. Затем я уехал в Ессентуки, распорядившись, чтобы капитан Сейделер и поручик Фрост, отправившись в Кумско-Лоовский аул, узнали от имеющейся у меня там ячейки, где скрывается ядро моего отряда, присоединились бы к нему и ожидали моего прибытия.
В Ессентуках у меня была организация, возглавлявшаяся станичным комиссаром (так большевики окрестили станичных атаманов) прапорщиком Глуховым. Оказалось, что Глухов был уже отстранен большевиками от должности за неисполнение декретов и даже просидел некоторое время под арестом, но дела по организации шли у него блестяще. Не было лишь денег на покупку пулеметов, приторгованных Глуховым у красноармейцев. Я дал ему на это 4000 рублей. В Ессентуках я остановился в пансионе Яблокова, конечно, под чужой фамилией, вместе с присоединившимся ко мне Мельниковым (расстрелян впоследствии большевиками), братом подъесаула Мельникова, ездившего со мною в Баталпашинскую. Там ко мне явился штаб-ротмистр Гибнер, присланный секретно представителем Добрармии на Тереке — полковником Лейб-гвардии Измайловского полка Веденяпиным [93] — Гибнер сообщил мне, что Веденяпин просит меня несколько повременить с началом восстания, ибо у терцев, где работал полковник Владимир Константинович Агоев, еще не все готово. С другой стороны, на Моздокском казачье-крестьянском съезде, куда, как я говорил раньше, выехало много комиссаров и на который советская власть возлагала большие надежды, соглашение с большевиками, видимо, достигнуто не будет, ибо с первых же шагов обнаружены большие разногласия и часть делегатов даже отказалась категорически работать с большевиками.
93
Веденяпин Петр Александрович, родился в 1885 г. Окончил в 1903 г. Пажеский корпус. В конце Первой мировой войны — полковник Лейб-гвардии Преображенского полка, командующий Лейб-гвардии Измайловским полком. Член Алексеевской организации; с августа 1917 г. в офицерской организации в Петрограде. После переворота 25октября (7 ноября) по поручению Алексеева вошел в состав общества борьбы с туберкулезом «Капля молока» и занимался поддержкой офицеров, случайно оказавшихся в Петрограде и нуждавшихся в помещении и питании. Веденяпину удалось превратить общество одновременно и в питательный пункт, и в подпольное управление этапного коменданта для переправы офицеров на Дон. В ноябре 1917 г. он приехал на Дон и стал начальником штаба у Алексеева.
В том же месяце был направлен последним для подпольной работы по созданию добровольческих частей в Минеральные Воды. Участник 1-го Кубанского похода в штабе армии, в мае 1918 г. — представитель армии на Тереке. После успешного прорыва на соединение с Добровольческой армией терских казаков он в ноябре — декабре 1918 г. являлся членом Главного комитета Общества Белого Креста (одной из многочисленных
Пробыв в Ессентуках сутки, я вернулся в Кисловодск; двух казаков, данных мне Глуховым, отправил на подводе с вещами в аул Кумско-Лоовский. Оба казака (фамилия одного из которых Ягодкин) были впоследствии расстреляны большевиками, захваченные в разведке. Их повез на подводе старик казак, отец Ягодкина.
В назначенный час и в условленное место прибыла за мною заказанная заблаговременно лихая тройка; извозчик был свой, преданный нашему делу человек. Простившись со своими, мы со Слащовым, переодетые красноармейцами, сели в нее, и я демонстративно громко приказал:
— В «Замок коварства и любви»!
Это был популярный кабачок, расположенный верстах в шести от Кисловодска. Проезжая мимо, патрулей, стоявших на окраине города, мы со Слащовым сидели развалясь, горланя пьяные песни, обнявшись. Благодаря этому патрульные, предполагая, что мы подобные им пьяные «товарищи», беспрепятственно нас пропускали.
Проехав версты четыре по направлению к «Замку коварства и любви», мы свернули на Камбиевский кабардинский аул, недалеко от которого нас ждали предупрежденные заранее о нашем приезде два брата Тамбиевы. Они были вооружены и привезли вооружение также для нас со Слащовым. В качестве проводников они поскакали впереди нашей тройки, указывая дорогу на Кумско-Лоовский черкесский аул, отстоявший от Тамбиевского верст на 25.
Владетельный князь Лоов, [94] старый офицер, прапорщик милиции, был деятельным членом нашей организации и именно через него велась связь с менявшими постоянно местоположение казачьими отрядами; вокруг Кумско-Лоовского аула патрулировали, предохранявшие от внезапностей, многочисленные черкесские разъезды. Несмотря на то что весь аул знал о предстоящем нашем приезде и благодаря чрезвычайной солидарности черкесского населения, ни одно лицо не повернулось в нашу сторону при нашем следовании по улицам аула. Милейший князь Лоов встретил нас обильным угощением. Так как Ягодкин с подводой был уже в ауле, то я переоделся тотчас же в черкеску с погонами, надел револьвер и шашку. Впервые после долгих месяцев унижений я вновь почувствовал себя русским офицером. Из отряда прибыл к князю Лоову для встречи меня, еще до моего приезда, поручик Фрост, который теперь доложил мне, что завтра утром лошади будут ждать нас в ближайшем лесочке.
94
Князь Лоов Дольт-Мурза 7 (20) декабря 1918 г. был произведен за боевые отличия в прапорщики милиции.
Переночевав у князя, на другой день на рассвете на подводе Ягодкина и в сопровождении вооруженных конных черкесов мы поехали к месту, где нас должны были ждать кони. Поверх черкески у меня была бурка. Нам повстречались ехавшие из лесу мужики соседнего большевистского селения Михайловского.
— Куда вы? — окликнули они нас.
— Мы из Кисловодска в Бекешевку за хлебом.
— Тут кругом казаки белогвардейские бродят.
— Мы их не боимся, — ответил я.
— Оттого и не боитесь, что вы, верно, с ними, — заметил один из мужиков.
— Да не с тобой, дураком, — крикнул ему я.
Поехали дальше, а лошадей все нет. Решили сесть в лесок, перекусить хлебом с салом. Едет из лесу казачишка на возу.
— Здравствуйте, чего тут робите?
— А ты кто?
— Я из Бугурусланской; ездил по дрова. Чего же вы в лесу будете делать? Может, вы до Шкуры едете? — А это кто? — спросил я.
— Да полковник один. Гарнизовал казаков; говорят, тысяч десять по горам бродят; пока баранту крадут да коней у мужиков угоняют.
— А вы что будете делать? — спросил я его.
— Если придет к нам Шкура, мы с ним вместе с большевиков шкуру спустим.
Тут он принялся ругать большевиков. Затем пристал к нам опять:
— А вы кто будете? Наверно, офицеры?
— Скоро увидишь и узнаешь, кто мы такие.
Тут он сразу принял положение человека, разговаривающего с начальством, чтобы подчеркнуть свою приверженность к старым порядкам.
— Коней видел?
— Да вон там, версты полторы отсюда, пасутся кони — четыре коня поседланные с сумами.