Гражданская война в России: Записки белого партизана
Шрифт:
— Что-то не припоминаю, — возразил я, хотя прекрасно помнил этого вечного жалобщика и кляузника, бывшего в постоянной оппозиции к начальству, имевшего, однако, сильное, но скверное влияние на казаков.
— Позвольте вас представить нашему Главкому — товарищу Автономову.
Считая в душе, что все это — глумление и что сейчас меня потащат к стенке, я тем не менее посмотрел внимательно на Автономова. Он был сотником 28-го казачьего полка. Светлый блондин, маленького роста, лет 26 с виду, он производил впечатление человека неглупого и сильной воли. Не привыкший к шикарной черкеске с красным башлыком, Автономов как-то путался в ней и несколько проигрывал от этого.
Мы поздоровались.
— Я много слышал о вашей смелой работе на фронте, господин полковник. Рад познакомиться с вами, — сказал мне Автономов. — Хотел бы побеседовать с вами по душам. Не откажите сказать ваш адрес и, если вас это устраивает, мой адъютант зайдет за вами сегодня часов в восемь вечера.
Вы придете с ним ко мне в бронепоезд, и там мы поговорим. Было бы желательно, чтобы вы пригласили с собою кого-либо из старших, компетентных офицеров по вашему выбору.
Я обещал, и мы расстались.
Когда я вернулся домой и рассказал об этой встрече жене, она пришла в отчаяние, уверенная, что теперь мне крышка.
Глава 8
Адъютант Автономова, — бывший писарь из казаков, — явился ко мне в восемь часов вечера, и мы со Слащовым [83]
83
Слащов Яков Александрович родился 29 декабря 1885 г. в Санкт-Петербурге в военной дворянской семье. В 1903 г. окончил Санкт-Петербургское реальное училище, в 1905 г. — Павловское пехотное юнкерское училище. В 1911 г. он окончил Николаевскую академию Генерального штаба и до начала 1915 г. являлся курсовым офицером и преподавателем тактики в Пажеском Его Императорского Величества корпусе. В 1915 г. в чине штабс-капитана прибыл в Лейб-гвардии Финляндский полк, в рядах которого воевал да 1916 г., получив 2 контузии и ранение (всего в годы I Мировой войны Слащов был ранен 5 раз). Затем в 1916–1917 гг. он — командующий Лейб-гвардии Московским полком, полковник. Был награжден Георгиевским оружием и орденом Св. Георгия 4-й ст. Слащов сразу же принял активное участие в Белом движении, прибыв 5 (18) января 1918 г. в Новочеркасск и вступив в ряды Добровольческой армии. Однако он не участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе, т. к. был послан генералом М. В. Алексеевым в качестве эмиссара в район Минеральных Вод с целью помощи кубанским казакам в борьбе с большевиками. Когда же это восстание началось, Слащов стал начальником штаба отряда полковника А. Г. Шкуро. После занятия Ставрополя и соединения с Добрармией отряд Шкуро стал 2-й Кубанской казачьей дивизией, а Слащов остался ее начальником штаба. 6 (19) сентября он был назначен командиром бригады 2-й дивизии, а 15 (28) ноября — начальником 1-й Кубанской отдельной пластунской бригады. 18 февраля (3 марта) 1919 г. он получил назначение на должность командира бригады 5-й дивизии, входившей в состав Крымско-Азовской Добровольческой армии генерала А. А. Боровского. 14 (27) мая за боевые отличия Слащов был произведен в генерал-майоры. Вскоре он был назначен командиром бригады 4-й пехотной дивизии, ведущей в то время бои на Ак-Манайских позициях (Керченский полуостров), а 2 (15) августа — начальником этой же дивизии. Во главе 4-й пехотной дивизии Слащов участвовал в схватках против петлюровских войск и повстанческих отрядов Н. И. Махно, особенно отличившись в боях за г. Екатеринослав. 10 (23) ноября дивизия была развернута в 13-ю, 34-ю и 1-ю Сводную пехотные дивизии, а 6 (18) декабря 13-ю и 34-ю пехотные дивизии свели в 3-й армейский корпус, командиром которого и начальником Екатеринославского гарнизона был назначен генерал-лейтенант Слащов. В начале 1920 г. корпус Слащова отступил с боями в Крым и во время успешной его обороны был переименован в Крымский (к концу апреля — во 2-й армейский) корпус. 20 февраля (5 марта) Слащов вступил во временное командование войсками Крыма и стал Главноначальствующим Новороссийской областью (однако его предшественнику на этом посту генералу Н. Н. Шиллингу все-таки удалось сохранить за собой еще на некоторое время последнюю должность). Слащов жестоко подавил все попытки воспрепятствовать ему в деятельности по защите полуострова, железной рукой стараясь навести порядок в тылу войск (в т. ч. разгром так называемой «Орловщины»). Его корпус отличился во время прорыва из «Крымской бутылки» в Северную Таврию (десант у деревни Кирилловки в мае (июне) 1920 г.). В дальнейшем из-за разногласий с Врангелем Слащов 15 (29) августа подал ему рапорт об отставке, через два дня убыл в Севастополь, а затем поселился в Ливадии. Приказами Врангеля от 6 (19) августа он отныне должен был именоваться Слащовым-Крымским и зачислялся в распоряжение Врангеля с сохранением содержания по должности командира корпуса — «в изъятие из общих правил». Во время катастрофического положения Русской армии Слащов по приказу Врангеля 29 октября (11 ноября) выехал на фронт, но спасти что-либо уже не представлялось возможным, и он вместе со своей женой Л. Нечволодовой и остатками частей армии на ледоколе «Илья Муромец» эвакуировался за границу. В Константинополе он переехал на временное жительство на вспомогательный крейсер «Алмаз». По настоянию генерала А. П. Кутепова он подал Врангелю рапорт об уходе из армии по ранениям. За открытую резкую критику Врангель предал Слащова суду чести, и 21 декабря 1920 г. последний был уволен в отставку без права ношения мундира. В Константинополе Слащов подвергался преследованиям как белой, так и французской контрразведок. В середине января 1921 г. там же была издана его книга «Требую суда общества и гласности». В октябре того же года в результате умело проведенной чекистами операции Слащов со своей женой и несколькими генералами и офицерами, получив предварительную гарантию амнистии, возвратился в РСФСР. В июне 1922 г. добровольно вступил в РККА, преподавал тактику на Курсах усовершенствования комсостава РККА «Выстрел» в Москве и Топографию в Высшей пограничной школе ОГПУ. 11 января 1929 г. он был застрелен на своей квартире неким Коллёнбергом, мотивировавшим убийство местью за брата, казненного во время Гражданской войны по приказу Слащова. Однако представляется почти несомненным, что это убийство было спланировано ОГПУ как очередной — и решительный — шаг по пути уничтожения кадров военных специалистов — бывших императорских и белогвардейских офицеров.
Нас ввели в роскошный салон-вагон, где стоял богато сервированный и украшенный цветами стол. Автономов любезно встретил нас и познакомил с несколькими находившимися в салоне хорошенькими дамами, которых он назвал сестрами милосердия. Тут же находился его начальник штаба Гуменный, не оставлявший нас ни на минуту с глазу на глаз с Автономовым, и брат Автономова, кадет лет 14 из Новочеркасского корпуса. [84]
За обедом Автономов рассказывал весьма ярко и образно о том, что казачество недовольно большевизмом. При этом прогладывало его несколько ироническое отношение к советской власти. Он высказал мнение, что крупной ошибкой со стороны большевистских главарей было их неумение привлечь на свою сторону офицерство, которое сидит по тюрьмам и истребляется бессудно. Опасаясь с его стороны какой-либо провокации, мы вели себя весьма сдержанно.
84
Речь идет о Донском Императора Александра III кадетском корпусе, открытом в 1883 г. в г. Новочеркасске. 1-й выпуск кадетов в военные училища произведен в 1890 г. В годы Гражданской войны большая часть окончивших его воевала в составе Донской армии, а сам корпус, несмотря на небольшой перерыв в 1918 г., продолжал функционировать на территории Всевеликого Войска Донского с 1918 по 1920 гг., после чего был эвакуирован сперва в Египет (г. Александрия), а затем в Европу, где прекратил существование.
После обеда Автономов пригласил меня со Слащовым в кабинет, предварительно распростившись с Датиевым. Гуменный, конечно, последовал за нами.
— Моя главная задача, — начал Автономов, — помирить офицерство с советской властью для того, чтобы начать борьбу против немецких империалистов, по-прежнему в союзе с Антантой, и добиться отмены позорного Брест-Литовского мира. Если немцы доберутся теперь до Кубани, где имеются громадные запасы всякого рода, то это их чрезвычайно усилит. Я прошу вас, господа, помочь мне в этом отношении. Не думаю, конечно, сохранить за собою должность Главкома. Было бы желательно пригласить на этот пост генерала Рузского [85] или Радко-Дмитриева: [86] Я же с удовольствием откажусь от ненавистной мне политической деятельности и по-прежнему готов служить младшим офицером. Можно ли было бы в этом случае рассчитывать на поддержку офицеров?
85
Рузский Николай Васильевич родился в 1854 г. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1872 г.). Участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг. В 1881 г. окончил Академию Генерального штаба, после чего служил на различных штабных должностях. Во время русско-японской войны 1904–1905 гг. — начальник штаба 2-й Маньчжурской армии. В 1906–1909 гг. командовал одним из армейских корпусов. С 1909 г. — генерал от инфантерии, член Военного совета при военном министре, занимался разработкой уставов и наставлений для войск и являлся одним из авторов Полевого устава 1912 г. В 1912 г. был
86
Точнее, Дмитриев Радко — генерал от инфантерии, болгарин по национальности. Военную службу начал в Болгарии, затем перешел на русскую службу и окончил Академию Генерального штаба. Во время 1-й Балканской войны, командуя болгарской 3-й армией, разбил турок у Кирккиллиса. Перед Первой мировой войной, будучи посланником Болгарии в Российской Империи и зная, что в будущей войне Болгария будет выступать на стороне Германии и Австро-Венгрии, принял русское подданство и был назначен командиром 8-го армейского корпуса, с которым участвовал в Галицийской битве (1914 г.). В начале 1915 г. Дмитриев был назначен командующим 3-й армией. После отхода его армии из Галиции в мае 1915 г. был снят и назначен командиром 2-го Сибирского армейского корпуса. G марта 1916 г. командовал 12-й армией, расположенной в районе Риги. После февральского переворота 1917 г. вышел в отставку. В октябре 1918 г. вместе с рядом других бывших генералов зверски замучен красными в г. Пятигорске.
Я возразил, что офицеры боятся довериться советской власти; офицерство не имеет даже возможности собраться, чтобы обсудить подобный вопрос, ибо рискует при этом арестом или даже расстрелом; оно обезглавлено, обескровлено и вынуждено терпеть, но рано или поздно восстанет вместе с казачеством и сбросит советское иго.
— Да, это трудная задача, — согласился со мной Автономов, — тем более трудная, что, с другой стороны, вследствие Корниловского добровольческого похода [87] солдаты смотрят на всех офицеров как на контрреволюционеров и совершенно им не доверяют. Дело осложняется еще тем, что Донской атаман Краснов, поддерживающий, в свою очередь, добровольцев, является германофилом. Но если Рузский или Радко-Дмитриев согласятся возглавить Краснуюармию, действующую против немцев, то генерал Алексеев и Деникин едва ли пойдут против нее.
87
Имеется в виду 1-й Кубанский (или «Ледяной») поход Добровольческой армии, начавшийся 9 (22) февраля 1918 г. выходом из г. Ростова-на-Дону. После неудачных боев под Екатеринодаром Добровольческая армия отступила в. район донских станиц Мечетинская — Егорлыкская — Гуляй-Борисовка, где и остановилась на отдых и переформирование 30 апреля (13 мая) 1918 г.
Затем он рассказал, как защищал красный Екатеринодар от атаковавших его добровольцев под начальством генерала Корнилова. По его словам, Екатеринодар в феврале должен был быть оставленным вследствие больших потерь среди красных войск и неудержимой стремительности добровольцев. Уже Автономовым был отдан приказ об эвакуации города, когда пришла весть, что Корнилов убит и добровольцы отходят. Когда генерал Боровский [88] ворвался в город и проник до Сенного базара, пришлось для отражения его и ввиду полного израсходования резервов хватать, вооружать и пускать в бой первых попавшихся, встреченных на улице людей; конечно, этот сброд совершенно не мог противостоять добровольцам. Ввиду деморализации красных войск не могло быть и речи об энергичном преследовании кадет. Озлобленные жестокими потерями, большевики выместили свою злобу на буржуазной части населения Екатеринодара, выволакивая на улицу и убивая всех, кто им попадался на глаза.
88
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский — из дворян, родился 6 июня 1875 г., окончил Псковский кадетский корпус (1894 г.), Павловское военное училище (1896 г.) и Императорскую Николаевскую военную академию (1903 г.). Офицер Лейб-гвардии Литовского полка, с 1907 г. — преподаватель Павловского военного училища, Участвовал в Первой мировой войне; в 1914 г. — командир 6-го Сибирского стрелкового полка, награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. и Георгиевским оружием, 31 мая 1917 г. произведен в генерал-майоры и 16 сентября назначен командиром бригады 2-й Сибирской стрелковой дивизии. В ноябре 1917 г. одним из первых вступил в Добровольческую армию, организатор и командир Студенческого батальона, с 12 (25) февраля 1918 г. — командир Особого юнкерского батальона, с 17 (30) марта — командир Офицерского пехотного полка, в июне — начальник 2-й дивизии (в ноябре дивизия была развернута во 2-й армейский корпус) и с 15 (28) ноября Боровский командовал им, будучи 12 (25) ноября произведен в генерал-лейтенанты. В декабре 1918 г. группы войск Добровольческой армии, действовавшие в Каменноугольном районе и в Крыму, были объединены в Крымско-Азовский Добровольческий корпус (с января 1919 г. — Крымско-Азовская Добровольческая армия) под командованием А. А. Боровского. В феврале армия была оттеснена войсками большевистского Украинского фронта в Крым, в апреле штаб А. А. Боровского был расформирован и сам он 22 июля (8 августа) назначен командующим войсками Закаспийской области. В Крыму после назначения П. Н. Врангеля Главкомом ВСЮР командной должности не получил и эмигрировал. Скончался 27 декабря 1939 г. в г. Скопле (Югославия).
«Несмотря на все мои усилия, я не был в состоянии в течение почти трех дней прекратить это безобразие, равно как и глумление над трупом Корнилова, который „товарищи“ откопали, долго таскали его голым по улице и сожгли в конце концов. За оборону Екатеринодара я получил свой нынешний пост, но советские воротилы не считаются со мною. Командующий Таманской армией Сорокин совершенно согласен со мною в необходимости вновь организовать настоящую русскую армию».
Затем Автономов распростился со Слащовым. Меня он просил остаться еще и пройти поужинать в Курзал. Меня это совершенно не устраивало; я опасался, что подобная демонстрация моей короткости с большевистским Главковерхом дискредитирует меня во мнении офицеров и казачества и повредит успеху восстания, которое я подготовлял. Мне даже пришло в голову, не эту ли именно цель преследовал Автономов в своем сближении со мной. Впрочем, я был вынужден отказаться от этой мысли, — ведь был совершенно во власти Автономова и, приказав расстрелять меня, он гораздо надежнее обезвредил бы меня, и притом без всякой возможности реабилитации с моей стороны. В таком случае оставалось думать, что Автономов желал показать казачеству свою близость со мною, чтобы несколько примирить его с собой. Как бы то ни было, но близость Автономова к контрреволюционерам не прошла впоследствии безнаказанно для него.
Поужинали мы в Курзале, причем мне казалось, что меня пытались подпоить. Я же, ссылаясь на болезнь почек, совершенно отказывался пить что-либо. Автономов и Гуменный изрядно подпили, расхлябались и стали уверять меня в своей любви к казачеству. Гуменный изъяснялся в своем расположении ко мне. По его словам, на него было возложено поручение разоружать у станицы Невинномысской возвращавшиеся с фронта казачьи эшелоны. При этом он имел предписание расстрелять меня без суда, о чем, в свою очередь, дал телеграммы по станциям. От хоперцев Гуменный (сам хоперец) слышал, что я бежал в Багдад, но другие казаки говорили, что я жив, скрываюсь в лесах и организую казачество для восстания против советской власти. Затем Гуменный стал высказывать те же мысли, которые излагал Автономов: о желательности примирения с офицерством и казачеством, о мире с добровольцами и необходимости продолжения борьбы против немцев.
В бронепоезде Автономов сделал мне теперь решительное предложение: начать немедленно вербовку офицеров и казаков и формирование партизанских отрядов на Кубани и Тереке для предстоящей борьбы с немцами, в чем он обещал мне полное свое содействие и выдал письменный мандат за своей и Гуменного подписью. Согласно этому мандату все совдепы, комиссары и местные власти под угрозой расстрела обязаны были оказывать мне полное содействие во всех моих требованиях и во всем идти мне навстречу. Я поднял вопрос об оружии. Автономов объяснил мне, что он едет на днях в Екатеринодар, где совместно с Сорокиным арестует местный ЦИК и пришлет мне затем в бронированном поезде 10 000 винтовок, пулеметы и миллион патронов, а также крупную сумму денег. Я же должен обязаться гарантировать ему и Гуменному жизнь и прощение со стороны белых войск в случае удачного осуществления его планов. Автономов хвалился, что он уже при посредстве Гуменного передал Добровольческой армии на станции Тихорецкой несколько составов с вооружением. Из последующего рассказа его о численности и дислокации Добровольческой армии я убедился, что разведка у него была поставлена образцово.