Греческое сокровище
Шрифт:
— Когда в будущем кто-нибудь заглянет в этот дневник, он сразу сообразит, где и когда ты нашел сокровища царя Приама.
А теперь пора спать. Мы очень устали. Сундук я заперла и задвинула в угол, а сверху прикрыла юбками.
Генри закрыл дневник и отнес его в рабочую комнату.
— Воскресенье, — сонным голосом оповестила Софья. — Нас никто не придет будить.
У крестьян началась жатва. Генри остался с шестьюдесятью рабочими.
— Меня это вполне устраивает, — уверил он Софью. — У меня сейчас одна цель: расчистить до конца оборонительную стену к югу от Скейских ворот. А поскольку после моих
Чтобы удалить огромную глыбу земли, мешавшую соединить траншеи с запада и северо-запада от Большой башни, пришлось снести деревянный домик, где они жили прошлым летом.
— Как жалко, — огорчилась Софья, — мы столько в нем пережили, столько было счастливых минут.
— Их еще много набежит, счастливых минут, пока мы будем археологами, — ответил Генри, — а археологами мы останемся уже на всю жизнь.
Невероятно, чтобы кто-нибудь прознал о кладе! Сначала они думали, что им передается тревога самих рабочих: ведь те уже поняли, что после жатвы они сюда не вернутся, что им недолго осталось тянуть эту занятную волынку—срывать подчистую холм. Генри откровенно сворачивал работы: Яннакис чистил и смазывал тачки, готовил их к отправке. И атмосфера на раскопках чуть заметно переменилась, что-то изменилось в поведении людей. Наведываясь взглянуть на расчистку стены, Генри и Софья ловили косые взгляды рабочих-греков. Турки вдруг начинали перешептываться и сразу смолкали при их приближении. Генри учуял зреющий заговор. Их надзиратель Амин-эфенди отмалчивался в их присутствии, даже когда без зазрения совести отбирал для музея лучшие находки. Но открыто никто ничего не высказал, к дому и близко не подходили чужие, и вообще никаких происшествий не было. Но почему-то всех обуяла глухая беспричинная недоверчивость.
— Как они могли бы узнать о сокровищах? — глубокой ночью тревожилась Софья, спокойная хотя бы за то, что их не слышат. — Ведь, кроме нас, на холме ни души не было.
— Я убежден, что они ничего не знают, — ответил Генри, — но они подозревают, что мы нашли что-то важное и скрываем от них. А что именно и насколько это ценно, они, разумеется, не знают. Понимаешь, люди чувствуют, когда их обманывают.
— А может, они задумались, чего ради их отпустили в прошлую субботу? Может, как-нибудь узнали, что никакого дня рождения у тебя не было? Или мы себя держим как-нибудь не так и это заметно со стороны? Может, им грустно, что здесь все кончается?..
— Все может быть, — согласился он, — но одно ясно: надо уезжать по возможности скорее.
— Когда придет «Омониа»?
— По моим подсчетам, через пять-шесть дней. Завтра же поставлю Яннакиса и Мастроянниса сбивать ящики и упаковочные клети для нашей доли находок.
Утром закипела плотницкая работа. Со своими штативами и ящиками приехали Адольф Лоран и фотограф Зибрехт и сразу отправились на раскопки. Софья занималась в рабочей комнате, готовя к упаковке терракоту, поделки из слоновой кости и камня. Они раздобыли несколько дюжин плетеных корзин: за три года Софья научилась мастерски паковать в них вещи. За их сборами с неусыпным вниманием следил Амин-эфенди. Он осматривал каждый предмет, отправляемый в корзину или ящик, записывал его, проверял по собственной описи. Он таки посылал каждую неделю в Константинополь списки находок. Он не скандалил и не мешал им работать, хотя чувствовал: его провели.
«Омониа» пришла тринадцатого июня. Яннакис взял у Драмали арбу и подогнал ее к каменному дому. Десятники ставили на арбу ящики, клети и корзины, надзиратель проверял погрузку. Всю кладь он осмотрел еще прежде, в открытом виде, покопался в корзинах, а уж потом Софья и Поликсена обшили их мешковиной и туго перевязали веревками.
В последнюю очередь Яннакис вынес два чемодана Генри, Софьин баул и дорожный сундук. Багаж надзиратель не стал смотреть: там личные вещи Шлиманов, прибывшие с ними из Афин пять месяцев назад.
Генри уехал с Яннакисом к заливу, проследил за погрузкой на пароход. Накануне вечером Софья написала матери письмо, сейчас Генри передал его капитану Теодору с наказом сразу по прибытии доставить его Энгастроменосам.
«Мы нашли интересные материалы, они прибывают на пароходе капитана Теодору. Получив это письмо, вели, пожалуйста, Спиросу и Александросу найти две кладовые в Афинах, где можно разместить багаж до нашего приезда. Кладовые должны быть в разных местах и иметь хорошие запоры. Ключи возьмите с собой. Проследите, чтобы в кладовые не было отдельного входа от хозяев…»
— Напиши братьям, — наставлял Генри, — чтобы они ничего из груза не предъявляли в Пирее для таможенного досмотра. Если чиновники заупрямятся, то пусть опечатывают весь багаж и держат на складе до моего возвращения. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы таможенники сунули нос в наши вещи.
Еще раз напомнив, что письмо следует передать только в руки мадам Виктории, Генри пожелал капитану счастливого плавания. «До встречи в Афинах», — кивнул тот, и вскоре пароходик, старательно дымя, уже держал курс на Спорады.
В тот же день Генри нанял в Кумкале два рыбацких каика и Яннакис до вечера перевез на них все инструменты и оборудование. Им предстояла дорога в Пирей. Там они поскучают на складах, пока Генри не найдет им достойного применения.
За два часа до наступления сумерек Яннакис произвел последний расчет с рабочими. Всех попросили собраться у каменного дома. С подсказки Софьи Генри послал в Енишехир за священником — освятить раскопки. Смущенный видом траншей, террас, стен и руин языческого града, тот справил службу кое-как, потом находчиво повернулся спиной к раскопкам и уже с легким сердцем благословил земляков.
— Радостно чувствовать, — обратился к ним Генри, — что мы свернули горы—и остались живы. Сколько опасностей подстерегало нас, а мы в добром здравии. За это тоже надо благодарить Господа. Я и госпожа Шлиман прощаемся с вами и желаем вам хорошего урожая.
Служба и дружеское напутствие Генри окончательно развеяли их подозрительность, отравлявшую последние дни работы на холме. Все вразнобой забормотали слова благодарности и на осликах потрусили в свои деревни. Лоран и Зибрехт с десятниками и художником уехали в Чанаккале.
Остались только Яннакис и Поликсена. Генри объявил, что будет по-прежнему платить им жалованье. Собирались в спешке, здесь оставалось еще много терракоты и черепков, которые надо будет дослать в Афины. Обнимая Поликсену, Софья попросила Яннакиса:
— Если можно, поймай тех трех кошек, которые спасали нас от мышей, и еще я хочу двух аистов. Ты сможешь их поймать и отправить к нам в Пирей?
Яннакис озадаченно поскреб голову.
— Я никогда не ловил аистов, госпожа Шлиман. Вроде бы их и не ловят. Но я постараюсь.