Грех жаловаться
Шрифт:
– Порядку служат милиционеры, следователи, судьи, военные…
– По крайней мере, имеют такую возможность.
– Отчего же мы их сторонимся?
– Отчасти – снобизм, глупость. Еще – печальный опыт. Еще – оттого, что все говорят: «Бандиты и милиция – одна мафия».
– Разве нет?
– Надо все-таки отличать рак от паралича. И еще – это, вероятно, главное – мы сторонимся их знания, знания людей, которые решают вопросы жизни и смерти. Врачи решают вопросы жизни, а тут – именно жизни и смерти.
– У тебя по части правоохранительных органов, увы, большой опыт.
– Правда. Многие из них
– Что бы следователю не прочесть их предсмертные записки? Напечатаны большим тиражом.
– Нельзя требовать от милиционера любви к поэзии.
– Тогда зачем ему Есенин с Маяковским?
– Вот именно. Ладно, это отрицательный опыт. Но был опыт и в высшей степени положительный, еще более страшный, если тут можно сравнивать. После гибели моих близких я записал себе: «Милицейские начальники и просто милиционеры и следователи. Все произвели впечатление людей. И какая ложь о них со всех сторон. Теперь у меня, увы, есть собственный опыт, совсем не обязательный». И потом, после суда: «Все – менты, судьи, следователи и т. п. гораздо человечнее, чем иные из тех, кого я считал своими друзьями». Вот так. Не говоря уж о тележурналистах, эти только умоляли нас сняться в криминальной хронике. Один все повторял: «Войдите в мое положение!»
– Будьте человечны.
– Работа у него, видите ли, такая. Плохая работа, очень плохая.
– Зато суд – вот, наверное, мощное впечатление.
– О, да. Судья, прокурор – это, конечно, служение. Про адвокатов не знаю. Не понял. Абсурд – с самого начала: прокурор судит поступки, а не человека, адвокат защищает человека, а не поступки, то есть они в принципе говорят о разном. А потом – все время негласные договоренности между сторонами, даже когда одной из них, кажется, уже нечего терять… Но это совсем отдельная история.
– Про военных что-нибудь скажешь? Их много, и они доказали свою готовность служить бескорыстно.
– Про военных мы лучше умолчим. Сам не служил, и мальчику не посоветую: ни солдатом, ни офицером, ни в профессиональной армии, ни в какой другой. Хотя армия, конечно, нужна, как без армии? Можно ли там быть, особенно в мирное время, – не думаю. Вот чего точно не следует делать – продавать оружие, включая «обычное».
– Это уже не к мальчику, а к руководителям «Большой восьмерки».
– Продают, потому что все продают. Их будут потом из этого «обычного вооружения» убивать. Впрочем, руководителей не будут.
– Давай, напиши им открытое письмо.
– «Перестаньте продавать оружие… вашу мать!» Годится?
Природа
– А про Природу мне и сказать нечего, я плохо ее понимаю. Ты – другое дело. Ты можешь встать рано-рано и отправиться к морю – смотреть на восход. Или вылезти в красивом месте и погулять в одиночестве, пойти на речку или в лес.
– Это не служение, просто – удовольствие.
– Но вот заботиться о чистоте этого самого леса или сохранять редкие виды животных – безусловно, служение.
– Только не произноси слово «экология».
– И «генофонд».
– И «генофонд».
– Вполне ведь можно представить себе человека, которого заботит природа сама по себе, безо всяких денег и славы, не так ли?
– Конечно, особенно в Америке. Слушай, ценности подходят к концу, куда ты денешь крестьянский труд?
– Никуда не дену. Разве крестьяне служат природе?
– Скорее, наоборот.
– Культура тоже вроде не годится. Можно ли говорить о пресуществлении крестьянского духа в хлебе или в огурцах?
– Нет, это какие-то фантазии в духе Льва Николаевича. Не обеспеченные смыслом.
– Можно себе представить здравомыслящего миллионера, доящего каждое утро корову?
– Стало быть, работать бесплатно – условие служения?
– Возможность работать бесплатно – да, разумеется. Можно и писать музыку, и лечить людей, и спасать китов, не зарабатывая. Условие необходимое, но не достаточное. Много чего люди делают самозабвенно и бесплатно: играют в компьютерные игры, прыгают с парашютом, ходят на рыбалку… Какое же это служение?
Святыня
– Darf ich? Дерзну ли? Если и получится сказать, то совсем чуть-чуть.
– Святыне служат священники? Монахи?
– Не только. У иудеев вот нет ни священников, ни монахов.
– А почему Святыня, почему не Бог? Не хотелось Бога ставить в один ряд с Порядком, Природой и всем прочим?
– Святыня – как-то точнее, не в узко-жреческом смысле, конечно. Богу служит каждый верующий христианин, правоверный иудей, мусульманин. И даже «Анонимные алкоголики» присягают: «Вверяем свою жизнь и волю Богу, как каждый из нас понимает Его». Но чтобы служить Святыне, надо ощущать ее так же остро, так же лично, как, например, Пастернак: «И долго-долго о Тебе / Ни слуху не было, ни духу». Дело тут не в мере церковности. Самое лучшее стихотворение о литургии принадлежит Мандельштаму – еврею, крещенному в протестантской вере: «Вот дароносица, как солнце золотое…»
– Да, удивительно. А как мальчику выбрать это служение?
– Собственного опыта у меня, понятное дело, нет. Какие нужны качества? Доверие – и к Богу, и к людям, потому что полностью вверяешь себя им, отказ от «самовыражения», готовность преодолевать свою интравертность. Ко мне недавно приезжал пациент, сельский священник, мы с ним много говорили. Он сказал такое: «Среди моих прихожан есть очень плохие люди, бывшие зэки, они обворовывают и меня, и церковь, и всю деревню. Жить среди них и с ними меня побуждает не какая-то особенная любовь, а вот так я понимаю верность своему рукоположению и Евангелию». А как выбрать? Я расскажу тебе историю с отцом Ильей: будучи вообще-то очень покладистым, он одному юноше никак не давал благословения поступать в семинарию – требовал ответа, зачем он хочет быть священником, а тот только нес благочестивую чепуху. Спрашиваю: «А вы бы сами что ответили?» – «Что я хочу совершать литургию, что же еще?»