Грех жаловаться
Шрифт:
Так и должно было случиться: вдруг (19 марта) начался страшный сквозняк – комиссия в больницу – десять человек, и тут же – пятнадцать ревизоров в администрацию. Сквозняк сдул со своих мест и Городничего, и даже бедного Председателя. И как бы между прочим явился Некто и зачитал приказ: «Главврача восстановить». Пустоту снова загнали в межклеточные промежутки. Она, увы, еще отомстит, но Первая мировая для нас закончена. It faut travailler – надо работать.
В последнем слове перед депутатами –
Пустота занялась изящной словесностью. Большая анонимная статья «Отработка геноцида в масштабах района». Начинается трогательно: Нас, русских людей, всегда упрекали в том, что мы ради благополучия других народов не щадим живота своего. Таково природное свойство души русского человека, заложенное в нас древними традициями и христианской любовью… Вскоре – little wonder – пассаж об инородцах: Хитроустроенные пришельцы приноровились использовать радушие русского народа для достижения своих низменных и корыстных целей– вот главная тема.
Наконец-то. Каково быть евреем в нынешней России? – спрашивает меня тетенька из международной еврейской организации, у них одно на уме. Отвечаю: трудно, но законно.
В своих алчных интересах инородцы ловко используют силы и средства государства, созданного тысячелетними усилиями русского народа. В таком духе – колонка. Дальше – еще три про больницу, с цифрами, датами приказов, входящими и исходящими номерами, детальная разработка, небесхитростное вранье. Все перемешано, как авторы в шкафу у Конфидентки. Теплые слова о Городничем («внук ветеранов, сын солдата») и – модуляция в далекую тональность – об А. П. Чехове, раздел «Почему ослепла прокуратура», немножко про нас с Коллегой («кардиоинвесторы», «горе-кардиологи») и кода – про Значительное лицо, про то, что им движет: Сила антинародная, антирусская, а власть, ее направляющая, – масонская.
«Темные они», – говорят мне добрые люди. Я бы сказал иначе – плохие. Оттого и темные, что плохие, не наоборот. Хам на автомобиле выполняет опасный трюк: внезапно наезжает сзади и светит фарами – посторонись! Он тоже темный? «Ты умнее, плюнь…» Ладно, тьфу. А про то, что умнее: если коэффициент интеллекта выше, значит ли, что умнее? Третий Рим куда ближе ко второму, чем к первому, – тут важнее не интеллект, другое. И, боюсь подумать: что, если именно эта неуступчивость (не из злой воли – из стремления к цельности), бесконечная готовность к жертве собой и другими, вера в слова победили и поляков, и французов, и немцев?.. Надо, чтобы все как-то притихло, надо много работать, надо жить вместе.
«Никогда уже наша жизнь не будет прежней, – говорю я Коллеге. – Мы не пойдем в чебуречную – там сами знаете кто. Ничего, можно пельменей поесть. Мы, конечно, не уедем, но дом надо застраховать, дома горят. Бумагу ведь подделали, какие еще шалости у них припасены? В эту аптеку не ходите, просто не ходите и все. Муниципальная закрыта? Ладно, завтра, да в ней и дешевле (вообще-то – одно и то же). Ставить дом на охрану, построить забор. Гулять у Оки незачем, а если приспичит, съездим в Дракино, другая область – всего пятнадцать километров, там тоже красиво и никого не встретишь. Да и зачем нам гулять? – можно окна открыть, воздух всюду хороший. Что мы, в самом деле, – дачники? Мы не дачники. Мы стали своими. Теперь мы свои».
март 2008 г.
Как быть
Манифест в форме диалога
Пролог
– Чтобы радоваться, надо быть.
– Да. Живым, живым и только.
– Иначе – не своя жизнь. И грех даже не доставляет удовольствия.
– Ты хочешь быть живым, но еще – хорошим.
– А ты разве нет?
– Я? Нет.
– Лучше ответь, почему у нее под платьем халат?
– Это из другого стихотворения.
– Знаю.
– Потому что она не врач, было бы наоборот.
– Отлично. А как выбирать хорошее? По наитию?
– Воспитание. Десять заповедей.
– Ты сколько помнишь?
– Наверное, четыре… Нет, пять.
– Всегда так: помнить, как «Отче наш…». Ладно, десять заповедей. Скажи еще – уголовный кодекс.
– Из десяти заповедей только две…
– Нет, три. Не убий, не укради и девятая – не лжесвидетельствуй.
– А десятая – это…
– Не возжелай…
– Ни хачапури ближнего твоего, ни чахохбили его, ни…
– Не кощунствуй.
– Прости. Значит, только воспитание?
– Выходит, так. Смотри, что делается: большой стиль, старый гимн. Крепкие хозяйственники, менеджеры среднего звена. Ты этого как-то не замечаешь.
– Замечаю, замечаю.
– Но к тебе не пристает.
– Скажи, а в церкви тоже – все не слава богу?
– Опять ты… Да, конечно.
Нужна идеология
– Без идеологии никак. Давай придумаем идеологию.
– Была идеология.
– Да сплыла. И хорошо. А все-таки можно было кое-что предложить мальчику, который стоит на подоконнике и ждет, когда его отговорят прыгать.
– Идеалом была машина. В Германии – зверь, у нас – машина.
– Не только. Коммунистический идеал – почти христианский.
– Ага. Сам погибай, а товарища выручай.
– Не только. Что сказать мальчику?
– Частная жизнь.
– Летом собирать ягоды, зимой пить чай с вареньем?
– Скажи ему: есть любовь. И не вообще, а к сверстнице.
– Он не верит, что его полюбит сверстница. Нужен общественный идеал. Мальчик готов потерпеть, пострадать, но для чего-то внятного.
– Жалеешь, что коммунизм кончился? А какая идея! Безо всего, без денег поначалу, на ровном месте завоевала полмира.
– Кончился? Посмотри на Китай. Как бы мальчику не пришлось жить при коммунизме. Еще Куба.
– Жизнь на Кубе не сахар. Так жалеешь?
– Ни о чем я не жалею. И винить мне некого. С детства мечтал о распаде СССР.
– Мне и в голову не приходило думать о таком.