Грех
Шрифт:
– Когда ты придешь, Ванечка? – Пока нужно играть страсть. Она неплохая актриса. Еще и не на такое способна!
Скоро, очень скоро она станет вести себя иначе. Деревской не сразу поймет, что произошло, не сразу ощутит перемены. Опомнится лишь тогда, когда, приехав, как обычно, без звонка, получит от ворот поворот. Маша предвкушала, с каким лицом она скажет ему, что он не вовремя и что ему лучше больше не приходить. Но вслух говорит:
– Я скучаю по тебе, милый. Ты еще здесь, а я уже скучаю. Когда тебя ждать?
– Не знаю. – Он пожимает плечами. Каждый раз одно и то же. Разве он может планировать?
– Хорошо, хорошо. Я понимаю.
– Ты все понимаешь, но тем не менее постоянно задаешь эти глупые вопросы. – Иван опускается на край дивана. – Неужели тебе это доставляет удовольствие?
– Я готова наговорить тебе еще массу всяких глупостей только для того, чтобы задержать тебя. Будешь слушать?
– Нет, Маш, не буду.
– Тогда уходи скорее. Я закрою глаза, а когда открою – чтобы тебя здесь не было.
– Слушаю и повинуюсь. – Шутя он сложил ладони. Но не успел сделать и нескольких шагов, как очередной вопрос Маши чуть не сбил его с ног:
– Ваня, а что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что беременна?
– Что? – В ногах свинцовая тяжесть.
– Не понимаю, почему у тебя такое лицо? – Маша легла, подложив руки под голову. Каштановые кудряшки рассыпались по подушке. – Мы ведь с тобой уже год этим занимаемся. Ты что думаешь, я бесплодна? Или твоя сперма давно мертва? У нас холостые патроны? Ты проверялся?
– Маша, это не самый хороший способ заставить меня задержаться.
– Да, дети – это не всегда радость.
– Ты беременна?
– Какой у тебя голос, однако.
– К черту голос, отвечай! – Деревской в ярости.
– Я только хотела понять, что ты скажешь, когда это произойдет. – Маша видит, как наливается багровой краской негодования его лицо. Это доставляет ей удовольствие. – Теперь я понимаю, что для меня же лучше, чтобы этого не произошло… По крайней мере в ближайшее время. Да, любимый?
– Еще одна такая шутка – и я больше не приду.
«Да я сама жду не дождусь этого момента», – думает Маша, а вслух произносит:
– Не сердись. Просто я ревную тебя к тем, кто сейчас получит тебя в полное распоряжение. Мне ведь достаются только минуты. Ты постоянно смотришь на часы! Ты никогда не бываешь только моим…
– Я не скрывал, что женат, что ничего не собираюсь менять.
– Ты говорил.
– Я не из тех, кто бросается словами! – Судя по его голосу, Маша поняла, что настроение Деревскому она изрядно подпортила. Вот и славненько. Правда, сумма, которую он оставит в прихожей, может оказаться меньше обычной, но это она как-нибудь переживет. Надо платить за удовольствия.
– Хорошо, хорошо, иди. Я больше не буду. – Маша посылает Ивану воздушный поцелуй. – Иди, дорогой. До встречи.
Когда за ним закрывается входная дверь, она вскакивает, подбегает к тумбе в прихожей. Деньги на месте, их оказалось даже больше, чем она предполагала. Маша закусила губу, пытаясь понять, что бы это значило?
– Нет любви – есть деньги. Нет денег – нет любви, – глядя на закрытую дверь, шепчет Маша.
Она медленно проходит мимо большого овального зеркала. Глядится в него, откровенно любуясь отличной фигурой. Улыбается своему отражению. Хороша! Пожалуй, для ощущения полного комфорта ей необходимо принять душ. Сейчас она смоет с себя его запахи, прикосновения. И тогда ей станет комфортно. Рывком сдернув с кровати одеяло, подушки, простыню, бросает их на пол. Новая постель – самообман, на который она идет каждый раз после встречи с Деревским, – уничтожает запах нелюбимого мужчины. Ничего, у нее все впереди. Ее счастье не за горами.
Пролетел день рождения. Остались подарки, радостные воспоминания. У Арсения воспоминаний хватит не на один день.
– Арсений, кажется, доволен праздником. – Елена с Иваном водружали большой обеденный стол на его обычное место. Арсений и Филипп уже спали. Николай смотрел фильм по видео. Так и не получилось убирать посуду всей семьей, как планировала Елена. Она пожалела мальчиков. Пусть отдыхают. – Как думаешь, Вань?
– Да, праздник удался.
– У него было такое восторженное лицо!
– Я заметил. Славный мальчишка, взрослеет. Кстати, завтра у нас с ним запланирован поход в лес.
– Я помню. Филипп идет с вами? – Филипп с большей охотой проводит время за компьютером.
– Нет. У него свои планы, – усмехнулся Иван. – Воскресенье в его возрасте – святой день для того, чтобы отдохнуть от родителей.
– Мы так ему надоели?
– Ты себя вспомни в шестнадцать.
– Ничего не припоминаю.
– И родители понимали все твои поступки? – недоверчиво глядя на жену, спросил Иван.
– Я была послушным ребенком. Со мной не было проблем. Никакого переходного возраста.
– Им повезло.
– Они часто говорят об этом. – Елена улыбнулась. – Мне бы тоже хотелось похвастать тем, что у меня нет проблем с детьми.
– Ты можешь это сделать, кто мешает?
– Я сама. Наверное, я что-то делала не так. Делаю не так.
– Ты снова за свое?
– Хорошо, не буду. Замечательный день, у меня отличное настроение.
Елена протерла стол, поставила на середину хрустальную вазу с искусственными ромашками. Цветы сделаны так здорово, что смотрятся как настоящие. Елена нарочито долго поправляет лепестки, расправляет листья. Иван подходит, обнимает ее за плечи.
– Ты до сих пор обвиняешь себя в том, что давно пора забыть. – Оба понимают, что речь идет о Николае.
– Такое забыть нельзя…
– Ему двадцать пять. Отправляясь на работу, он целует тебя.
– Обычно так делают любящие мужья, а у меня – утренний поцелуй от старшего сына. – Елена сказала и смутилась.
– Неизвестно, кому больше повезло. – Иван поворачивает Елену к себе лицом. – Иногда мне кажется, что утренний поцелуй от меня был бы тебе неприятен.
– Глупости какие. – Она отводит взгляд.