Грехи ассасина
Шрифт:
Она вернулась к голограмме и принялась искать узоры, светлые и темные. Глаза помимо воли зацепились за лицо женщины… но она же изучала его под всеми углами! Сара посмотрела снова, однако заставила себя не сосредоточиваться на нем, а просто взглянуть. Мимоходом, как Иглтон. Что это? Она наклонила изображение и увидела крошечную золотую гондолу в волосах женщины. В обычном режиме на ее месте блестела капля пота, и только на экране игрушки она превратилась в украшение. Точно такая же висела на браслете у студентки. Сару вновь постигло разочарование. Гондола совершенно не продвинула ее к разгадке.
Стоп. Другие капли тоже стали украшениями.
— Проклятье!
Агент Службы безопасности с угрюмым видом маячил за спиной Бартоломью. На ладони инспектора лежал анализатор систем, подключенный к главному двигателю самолета. Пальцы его порхали по клавишам, пока он производил точную настройку, совмещая компьютерные интерфейсы. Борт номер один, оборудованный пятьюдесятью одной электронной системой, имел также семнадцать отдельных схем с тройным резервированием. В случае возникновения любой неисправности мгновенно включалась резервная цепь. Если выходила из строя она, а подобная ситуация имела почти нулевую вероятность, включалась третья. Такого еще не происходило. Ни разу. Бартоломью следил за показаниями анализатора «Бек-Дибден ДБ9». Скажи ему кто-нибудь, будто прибор не его, а совсем другой, он бы не поверил. Если бы сам не знал правды.
Инспектор понятия не имел, каким образом, но Иглтон создал точную копию его устройства, вплоть до серийных номеров на деталях и потертостей на корпусе. С такой же цифровой историей. Анализатор систем пять лет назад ему подарил отец в день окончания курсов повышенной подготовки. Тех же денег стоил приличный дом. Отец влез в долги на много лет, но Бартоломью никогда не видел его таким счастливым. Исполненный чувства благодарности, он пал перед родителем ниц, промочив слезами ковер. А неделю назад… неделю назад, получив от аль-Файзала копию прибора, Бартоломью сел на паром, идущий на Брейнсбридж-Айленд, и бросил подарок отца в воды пролива.
ДБ9 запищал. Показав экран с результатами агенту Службы безопасности, он отключил устройство, кивнул Петерсону и сел в откидное кресло. Теперь предстояло ждать, пока второй инспектор продублирует проверку под наблюдением еще одного сотрудника СГБ. Да будет на то воля Аллаха, модерн не должен обнаружить ничего подозрительного.
Бартоломью пристегнулся ремнем и взглянул в иллюминатор. Заправщики удалялись к терминалу. Его поражало собственное спокойствие. За занавеской президент шутил с собравшимися репортерами. Их смех вызывал отвращение. Он посмотрел на Петерсона. Тот с серьезным и сосредоточенным видом наблюдал за показаниями. Возможно, вне работы второй инспектор вел образ жизни модерна-идолопоклонника, мечтал скорее предаться грехам в Мехико, однако сейчас он превратился в отлично подготовленного и преданного делу профессионала.
Петерсон показал свой ДБ9 агенту Службы безопасности, сел в откидное кресло напротив и кивнул коллеге, пристегиваясь ремнем. Самолет начал движение.
Бетонная полоса внизу все быстрее мчалась назад. Огромный лайнер набирал скорость. Итак, Бартоломью уже возносился в рай.
Спайдер повернулся и задрал голову в направлении, которое
Ракким, сложив руки, протянул их в сторону самолета.
— Салам алейкум.
— Шалом, — сказал Спайдер.
— Господин президент! — Сара прижала палец к коммуникатору в ухе. — Сэр!
Она входила в число немногих, кто имел прямой доступ к главе государства, и могла в любое время суток связаться с ним по аварийному каналу. На столе перед ней лежал голографический дисплей с увеличенным изображением золотого самолета.
— Сэр! — Из объятой пламенем кабины выглядывал испуганный пилот с лицом Кинсли. — Господин президент! — В ответ раздавался лишь треск помех, перешедший в гудение, с каждой секундой становившееся все выше и выше.
Внизу проплывали четкие линии улиц, небоскребы, пышные зеленые парки. Золотой купол Великой мечети. Бартоломью никогда не видел город таким красивым. Мощные двигатели лайнера издавали ровный гул. Бесконечную власть человека могла затмить лишь воля Аллаха.
Он снял с руки часы. Время утратило значение. Поймав на себе взгляд Петерсона, Бартоломью отвернулся к иллюминатору. Воздух еле слышно потрескивал. При взлете и посадке борт номер один для предотвращения ракетного удара генерировал помехи по всему диапазону частот, а потому ни один прибор связи в данный момент не работал.
Его родители жили рядом с Грин-лейк в маленьком домике с аккуратной лужайкой и ржавым баскетбольным кольцом на гараже. Он уже много лет как переселился от них, но отец все не убирал кольцо. Говорил, ему приятно смотреть на него по утрам, когда он идет на работу. Бартоломью был их единственным сыном, смыслом всей жизни. Хорошо бы они сейчас не смотрели в небо. Не наблюдали, как многие, за самолетом президента. Ему бы, наоборот, следовало гордиться выполненной работой, скромным вкладом в осуществление великого замысла, но и он имел свои слабости. Только бы родители занимались чем-нибудь другим.
— Господин президент!
— Сара? — Снова раздались помехи. — Это ты?
— Господин президент, слава Аллаху. — Слезы текли по ее щекам. Она обернулась и увидела мать, стоящую в дверях с Майклом на руках. Рядом замер Лео. — Господин президент, прикажите посадить самолет! Немедленно!
— Сара… — Треск помех. — Что случилось?
— Сэр, прикажите посадить самолет! Все равно где, просто пусть он сядет!
— Да… да… конечно.
Сара услышала, как президент спокойно отдал распоряжение идти на посадку. А потом воцарилась тишина. Все помехи разом исчезли. Остался лишь голос Кинсли, прозвучавший абсолютно четко:
— Странно.
— Господин президент? Что происходит?
— Кажется, — он откашлялся, — кажется, мы потеряли мощность.
В хвосте самолета раздавался многоголосый шепот. Люди молились.
Агент Службы государственной безопасности выдернул Бартоломью из кресла и подтолкнул к главному пульту.