Грехи ассасина
Шрифт:
В соседнем строении зажегся свет. Ракким замер. Через несколько секунд он проделал обратный путь, тщательно заметая следы. Дрожащий от холода Лео лежал там, где его оставили. Толстяк даже не заметил возвращения бывшего фидаина. Не проронив ни слова, Ракким направился к жилой части дома.
До него доносился звон столовых приборов, грохот кастрюль и сковородок. Он заглянул в окно. Аннабел Мозби стояла у плиты. Кроме нее, на кухне никто не присутствовал. Забранная сеткой дверь в боковой стене оказалась заперта, однако тонкое лезвие фидаинского ножа легко поддело защелку. С пружиной пришлось повозиться. Она заржавела из-за влажного воздуха. Ракким прислушался к движениям Аннабел на
Ноги ступали по кипарисовым доскам, а ноздри улавливали запах жареного бекона и печенья из кислого теста в духовке. Кто-то заворочался в соседней комнате, зевнул и повернулся на другой бок, шурша простынями. Наступила его любимая часть всех операций. Изучение распорядка дня. Проникновение на личную территорию. Слияние. Бесшумное, словно поцелуй. Суть подготовки воина-тени сводилась к способности, переняв манеры и поведение объекта, незаметно заполнить собой свободное место в его повседневной жизни. Пытаться кого-либо обучить подобному не имело ни малейшего смысла. Можно было лишь подстегнуть врожденную способность отключать на время собственное сознание, выходить за пределы своей личности.
В качестве выпускного экзамена воину-тени надлежало, оставшись незамеченным, приблизиться к одному из инструкторов в нерабочее время и похлопать по плечу. Где угодно: в любимом ресторане или кафе наставника, его машине, мечети. Ракким трое суток наблюдал за домом инструктора из соседнего здания. Потом еще два дня и две ночи неподвижно лежал на крыше, сквозь пуленепробиваемые стекла изучая все, происходящее внутри жилья. Когда на третье утро жена наставника привычно вышла во двор покормить птиц, Ракким бесшумно слетел на землю, перемахнул через ограду и нырнул в дом. Вечером, едва семья расселась к ужину, дверь платяного шкафа незаметно приоткрылась, а спустя несколько секунд чья-то рука похлопала по плечу старшего из мужчин. Курсант Эппс поклонился инструктору и попросил у него благословения и тарелку супа.
Аннабел, тихо напевая, разлила чай по двум кружкам. Над плитой висело простое распятие. Семейные голограммы, запечатлевшие Мозби, со смущенной улыбкой держащего за руки жену и дочь, скромно притулились в уголке. Потолок кухни украшала жестяная чеканка, а в окнах темнело пузырчатое каджунское стекло — трофеи, добытые в глубинах Нового Орлеана. Столешницы из мыльного камня оккупировал целый зверинец. Бумажные фигурки журавлей застыли рядом с утками, оленями и кошками. С потолка свисали три склеенных из картона геометрических тела странной формы. Сформулировать их названия Ракким бы не взялся даже приблизительно. Они блестели и вращались в потоках теплого воздуха. Бывший фидаин покинул нишу рядом с боковой дверью. Аннабел стояла к нему спиной. Кожу на ее шее прорезали мелкие морщинки. Возраст с усталостью давали о себе знать. Время всегда побеждает в гонке с человеком. Она вздохнула, положила сахар в кружку и принялась размешивать.
Ракким помнил ее изящной двадцатисемилетней матерью розовой пухлой девочки. Он следил за ней и Мозби из зарослей. Супруги занимались обычными повседневными делами, а отправленный по их следу воин-тень пытался решить для себя, так ли нужно лишать жизни нарушившего клятву фидаина. Способен ли он сам забыть о долге, подобно беглому Джону Санти. Сейчас
Аннабел обернулась. Увидела его.
— Все в порядке, — попытался успокоить ее Ракким. — Я — Рикки. Друг Джона.
Ее сильные руки дрожали.
— Я знаю, кто ты. — Она не замечала, как горячий чай, выплескиваясь из кружки, стекал по пальцам. — Ты пришел убить меня?
— Нет. Я здесь, чтобы тебе помочь. И Джону.
— Я видела тебя тогда, ночью, — прошептала Аннабел. — Я проснулась… проснулась и увидела, как ты приставил нож к горлу Джона. Притворилась, что сплю, а сама искала что-нибудь, чем тебя ударить… а когда повернулась, ты исчез. Я даже решила, будто ты мне приснился. Джон пытался убедить меня в том же самом, но я по его взгляду поняла, что это был не сон.
Ракким забрал у нее кружку с чаем и поставил на стол, иначе она рисковала заработать ожог.
— Потом Джон рассказал мне, кто ты такой. И кем он был на самом деле. — Аннабел прижалась спиной к кухонному столу. — Теперь ты пришел сюда. Думаю, я должна быть благодарна тебе за то, что ты пощадил тогда Джона, пощадил всех нас. — Она мотнула головой, и толстая коса заизвивалась на ее плече. — Но я вижу тебя… вижу смерть в твоих глазах.
— Ты неправильно все понимаешь. — До его слуха донесся скрип кровати в соседней комнате. — Я пришел, чтобы помочь тебе.
— Да, конечно.
— Мама? Что происходит? — В дверях появилась девушка в красной фланелевой пижаме. Очень смуглая, с гладкой, как у отца, кожей и кудрявыми волосами. Совсем молодая, не старше семнадцати, однако все выпуклости уже появились в нужных местах и детский жирок начинал сходить с тела. — Мама?
— Все в порядке, Лиэнн, — сказала Аннабел. — Этот джентльмен уже уходит.
— Ты не выглядишь так, что все в порядке. — Девушка бросилась к подставке с кухонными ножами. — И этот джентльмен не собирается уходить.
— Аннабел, прошу тебя. — Ракким сел, пытаясь разрядить обстановку. — Люди, которые увезли Джона, не собираются его возвращать. Ты это знаешь.
Она долго смотрела на него, потом тяжело опустилась за стол, повесив голову.
— Я найду его, — сказал бывший фидаин. — Найду и привезу домой.
— Ты не родственник и, конечно, не святой. — Пальцы Аннабел рвали бумажную салфетку. Белые клочки летели на пол. — Для чего тебе это, мистер?
Ракким коснулся ее руки, но женщина мгновенно ее отдернула.
— Мне нужна его помощь.
— В этой ситуации Джон никому помочь не может. — Аннабел продолжала расправляться с салфеткой.
— Позволь мне судить. Когда именно он уехал?
— Двенадцать суток, двадцать два часа и десять минут назад, — сказала Лиэнн. — Именно.
— Этот безобразный рыжий придурок хотел отправиться на рассвете, но Джон заставил его подождать. Сказал, что мы должны позавтракать вместе… как семья. — Аннабел смахнула покатившуюся по щеке слезу.