Грехи и молитвы
Шрифт:
«Они могут не знать, либо у них может не хватать людей. И сам подумай, к кому люди в первую очередь кинутся за помощью? К абстрактной фигуре Церкви, расположенной где-то далеко, или к местному священнику, за которого поручился твой брат-рыбак? Людям нужно чудо, а единственное чудо на всю округу – ты».
Томас вышел во двор. Он провозился в церкви уже несколько часов, и скоро должна была начаться вечерняя служба. Он проведет ее как обычно, а потом – домой, к матери и к ожидающему его Дарио. Анна наверняка перепугается и попробует отговорить его, а напротив, за столом, будет сидеть поникший мужчина с запавшими глазами и терпеливо ждать, пока Анна выплачет все слезы.
Поначалу его матери было трудно смириться с тем, что ее сын – экзорцист, изгоняющий демонов из одержимых. Она пыталась не пускать его, рыдала и цеплялась за его одежду, делала все, что было в ее силах, чтобы сын не подвергался риску и не погиб, как когда-то его отец. И каждый раз, Томас терпеливо и мягко объяснял ей, что это его дар, и что пока она плачет над ним, живым и здоровым, кто-то плачет над своим ребенком, который страдает и причиняет себе боль.
Постепенно, Анна привыкла к тому, что такова участь ее сына – избавлять других от страданий. Когда отец Бернард терпеливо объяснял ей про Божье благословение, она лишь молча кивала и пыталась обуздать собственные чувства, взять верх над материнским инстинктом, который отчаянно кричал: «Спаси своего сына!» Но Томас каждый раз возвращался домой, целый и невредимый, и это успокаивало ее и давало ей надежду.
Томас почти не удивился, когда, подходя к дому после вечерней службы, услышал из него крики. Он различил голос матери и тихий, но настойчивый голос их гостя. Вздохнув, юноша открыл дверь и прошел в дом.
Едва он переступил порог, Анна кинулась к нему, пунцовая от волнения.
– Это правда? – она схватила его за руки и так крепко сжала их, что ему стало больно. – Ты правда отправишься в Ареццо? В это гнездо… гнездо одержимости?! Вот так ты ценишь дар жизни, который отдал тебе отец?
Она стояла перед ним, сотрясаясь от злости и горя, и на мгновение ему показалось, что она сейчас его ударит.
– Мама,– он бережно, но твердо снял ее руки,– ты знаешь, что так нужно. Что Господь направил этого человека ко мне, потому что он нуждается в моей помощи. И ты понимаешь, что будь отец жив, он принял бы то же решение, что и я.
Анна отвернулась, и Томас увидел, что ее хрупкие узкие плечи трясутся в безмолвном плаче. Он укорил себя за то, что вспомнил отца, но ему было необходимо привести ее в чувство, пусть и таким жестоким способом. Затем он вспомнил, что в доме был еще и гость.
Дарио стоял у входа, бледный и растерянный, но на его лице оставалось решительное выражение.
– Я спасаю свой город, сеньора,– сказал он, и Томас понял, что он повторял эти слова много раз, и каждый раз Анна не слышала их.– Я спасаю наших детей, наших матерей и жен. Ваш сын – чудо Божье, так почему вы не позволяете ему спасти нас?
– Я позволяю,– глухо ответила она, не поднимая на них глаз.– Я позволяю, но пойми и ты меня – мне страшно за него. Я чувствую, что он не вернется. Я чувствую это вот тут!
Она развернулась к ним, и темные волосы разлетелись вокруг ее лица, будто поднялась буря и затмила собой все вокруг. А руки ее были надежно сцеплены в замок на груди, оберегая самое ценное, что у нее оставалось после сына. Ее сердце – трепетное, нежное и любящее, билось в груди перепуганной птицей, словно стремилось вылететь наружу и заслонить собой Томаса от любой беды. Он почувствовал ее боль, и она передалась и ему.
– Я вернусь, мама,– он обнял ее, и она, уже не сдерживаясь, зарыдала во весь голос.– Я вернусь, ибо Он наставляет меня, а отец приглядывает за мной сверху. Ты слышишь?
Он ожидал, что Астарот ввернет свою привычную колкость, но князь Ада был непривычно молчалив. Дарио снова кашлянул.
– Святой отец, так что же… С утра мы выдвинемся в путь?
– Да, Дарио,– Томас устало потер лоб ладонью.– На рассвете.
Анна отстранилась от него и, махнув рукой, ушла в кухню. Спустя время, до мужчин донеслись запахи трав и оливкового масла.
– Простите, святой отец,– Дарио смущенно потер затылок.– Я не хотел досаждать вашей матери и приносить несчастье в наш дом… Но Ареццо и люди…
– Оставь,– Томас махнул рукой.– Она все понимает. Просто ей нужно время, чтобы смириться с этим. Все будет хорошо.
Дарио посмотрел ему прямо в глаза, и выражение их было необычайно серьезным:
– Вы правда так считаете?
«И что ты ему скажешь?»
– Я верю,– твердо ответил Томас.– А значит, так будет.
Глава 5. Дорога
В ночь перед отбытием в Ареццо, Томасу Эккеру впервые приснился его отец.
Уильям Эккер стоял перед ним, одетый в такую же простую черную рясу, которую носил его сын. На груди Уильяма висел простой деревянный крест на шнурке, а в руке у него были четки. Лицо Уильяма, одновременно незнакомое и такое родное, выражало глубочайшую озабоченность, и, вместе с тем, любовь.
– Отец?
Томас приподнялся на кровати. Его охватило небывалое волнение. Но что еще более удивительно, юноша чувствовал, что полностью владеет своим телом и разумом. Астарота в его сне не было.
– Мальчик мой,– Уильям улыбнулся, и на Томаса накатила волна тепла.– Я так тобой горжусь. Прости, что я не могу быть рядом, но поверь, я всегда наблюдаю за тобой и мамой. Я…
– Отец, почему ты это сделал? – на языке Томаса вертелось так много слов, но первым вырвался именно этот вопрос, который он старательно хоронил как можно глубже в себе.– Почему ты позволил демону овладеть мной? Неужели это лучше честной, праведной смерти?
По лицу Уильяма пробежала дрожь.
– Ты спасаешь жизни,– тихо ответил он.
– А моя жизнь? Она разве может быть спасена?– глаза Томаса предательски защипало.
– Прости,– Уильям присел на краешек кровати и сцепил руки пере собой; четки качнулись, и отблеск луны отразился на бусинах.– Но послушай, у меня мало времени. Не езжай в Ареццо. Я молю тебя, Томас, не езжай туда. В Ареццо смерть.
– Ты знаешь, кто там?– Томас задал этот вопрос помимо собственной воли, несмотря на то, что на уме у него был десяток других.