Грехи отцов. Том 2
Шрифт:
Когда у меня оставалось время на себя, я обычно была такой уставшей, что могла только опуститься в ближайшее кресло и уставиться на стену.
— Мне почти тридцать, — сказала я однажды Себастьяну в шестидесятом году, — я ничего не сделала толкового в жизни, и все считают меня глупой, поверхностной и легкомысленной, даже я сама иногда считаю себя такой. И все-таки я понимаю, что-то в жизни я совершила.
— Цезарь не совершил ничего великого до сорока лет, — заметил Себастьян. — Он был богат, красив, и все считали его светским повесой. Однако, после того как ему исполнилось сорок, он
Я задумалась над словами Себастьяна. Я вспомнила, когда он их говорил мне, как будто это было вчера. И вдруг я громко сказала: «Себастьян, я скучаю по тебе», и мой голос резко прозвучал в пустой комнате. Затем уже подумала про себя: и я вспоминаю тебя в такие дни, как сегодня, когда все идет кувырком дома, да еще Кьеркегор уверяет тебя, что жизнь пуста и абсурдна. И мне не остается ничего другого, как думать о том, как мне не везет...
Внезапно я поднялась. Эта жалость к себе ни к чему не приведет. Найдя ручку и бумагу, я уселась за стол и, взяв письмо Себастьяна, которое получила несколько недель назад, попыталась на него ответить.
«Дорогая Вики!
Кьеркегор кого угодно приведет в отчаяние. Оставь на время философию. Она все равно не принесет тебе сейчас успокоения! Ты сейчас не готова к вопросам типа «имеет ли жизнь смысл» и «в чем этот смысл», которые так же помогают, как мокрое одеяло, когда тебе нездоровится.
Почему бы не почитать что-нибудь стоящее? Что-нибудь захватывающее типа «Wuthering Heights» (не понимаю, почему эту книгу называют романтической новеллой), и если эта гениальная книга не заставит тебя почувствовать, как это прекрасно, жить в Америке в середине XX столетия, могу порекомендовать более современный шедевр Т. С. Элиота «Четыре квартета». Да, это поэзия. Но не пугайся этого. Она написана простым, доступным языком, понятным даже ребенку. Дело в том, что Элиот описывает мир человеческих мыслей. Возможно, это удовлетворит твою тягу к философии. Очень рекомендую тебе эту книгу. И не говори потом, что ты сглупила и выбрала для чтения Хитклиффа.
Ты найдешь «Четыре квартета» во второй комнате для гостей в книжном шкафу твоего отца, на верхней полке справа.
Твой друг и наставник Себастьян.
P. S. Я с подозрением отношусь к желанию Корнелиуса обучить тебя игре в шахматы. НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЕМУ ВНОВЬ ЗАВЛАДЕТЬ, ТОБОЙ! Ты вовсе не его точная копия в женском облике (слава Богу). Ты это ты. И никогда не забывай об этом.
С.»
— Он возвращается, — сказал отец, понимая, что играет с огнем, — Что ты собираешься предпринять?
Шахматная доска на минуту показалась мне какой-то далекой и режущей глаза. Я посмотрела на него:
— Когда?
— Через две недели. Он остановится в «Карлайле». Почему бы тебе не изменить свое мнение и не поговорить с ним. Не думаю, что после этой встречи ты почувствуешь себя несчастнее, чем сейчас.
— Папа, я никогда не думала, что ты можешь заставить меня спать с человеком, который не является моим мужем, — я резко переставила ладью.
— Глупый ход, — сказал отец, съедая ладью ферзем.
— Я всегда забывала, что ферзь ходит и по диагонали.
— Ты знаешь, Вики, что я думаю по этому поводу. Мораль здесь не при чем. Просто вычеркни его из своей жизни и не хандри. Воспринимай его по-другому.
— Мораль никогда не существует просто для чьей-то пользы. Что ты делаешь?
— Я возвращаю тебе ладью. Ты не подумала, когда сделала этот ход. Попробуй еще раз.
— И не подумаю! Я проиграла ладью и не собираюсь брать ее обратно!
Папа вздохнул и отложил ладью в сторону.
— Не говори потом, что я тебе не помогал.
— Мне твоя помощь не нужна. Такого доброжелателя, как ты, врагу не пожелаешь.
— Но, дорогая...
— Ну хватит, папа, дай мне сосредоточиться. Ты специально отвлекаешь меня от игры.
Я проснулась с мыслью, что Скотт в Нью-Йорке. Вскочив с кровати, я первым делом подбежала к окну и, когда раздвинула шторы, в комнату ворвался солнечный свет, наполняя ее весной. На небе ни единого облачка. «Карлайл» был в пяти минутах ходьбы от моей квартиры.
Я тщательно оделась. Вдруг он зайдет, не позвонив, как после похорон Кеннеди. И когда дети ушли в школу, я бросилась вниз в свою квартиру и стала ждать звонка.
Я решила для себя, что не проведу с ним эту ночь. Он должен понять, что не так-то просто вновь войти в мою жизнь. Мы пообедаем, конечно, вместе, за одним столом. И он будет сидеть в нескольких дюймах от меня, и я забуду шесть мучительных месяцев ожидания. Я вспомнила, как тайком плакала в своей комнате, чего мне стоили нечеловеческие усилия, чтобы казаться веселой, общаясь с детьми, жалость кузин, обиду Алисии, моих дурацких друзей, которые звонили по пустякам, даже не подозревая, что мне приходилось выносить; но потом я отбросила эти мысли. Я увижу Скотта! И все будет по-другому.
Давно уже стало понятным, что я была слишком неприступна, и непреклонна, прервав все контакты с ним, когда он был в Европе. Было бы намного разумнее изредка напоминать ему о себе. Женщины никогда не бросали его, судя по тому, что я не могла забыть его, как ни пыталась. И если он однажды нашел женщину, которая полностью его устраивала, это не значило, что он не может с таким же успехом найти другую. Тем более, что Скотт был уверен, что я им не интересуюсь. Вдруг мне пришло в голову, что не нужно было так резко прерывать отношения, если я рассчитывала когда-нибудь выйти замуж за Скотта. Конечно же, я не собираюсь периодически наведываться в Лондон. Но могла бы поселиться в «Карлайле», чтобы видеть его, когда он приезжает в командировку в Нью-Йорк.
Я сидела возле телефона.
Казалось, дню не будет конца. Тогда мне пришло в голову, что у него слишком много дел в офисе и нет времени на личные звонки. И я решила, что он сможет позвонить только вечером.
Потом я поднялась наверх, чтобы посмотреть, как там дети, а потом мое дежурство около телефона возобновилось. Настало время обеда, но я не могла даже думать о еде. Мне не хотелось и мартини. Приходилось всем говорить, что у меня мигрень. Час за часом я ждала в своей квартире, бесконечная ночь перешла в такой же бесконечный день, а он все не звонил.