Грехи отцов
Шрифт:
Снова накрыло неприятное дежавю: здесь Егор провел почти два десятка лет своей жизни и знал каждый уголок, каждую царапину на обоях. И снова будто в девяностые вернулся – его окружали вещи из тех времен, они хранили память: хорошую и дурную, видели и помнили много разного, и отсюда хотелось бежать, и побыстрее.
В комнате все было по-прежнему: и часы на подзеркальной полке, давно остановившиеся, и ковер на полу, и сервант с материным хрусталем, и письменный стол с квадратными тумбами. Левая внешне ничем не отличалась от правой, и только знающий человек мог обнаружить под столешницей кнопку, которая открывала потайную дверцу. Егор нырнул под стол, встал на колени и выгреб из левой тумбы начинку – деньги, несколько толстеньких пачек, перехваченных резинкой, и маленькую коробочку из розового бархата. Поставил ее на ладонь, открыл, покрутил так и этак, и грани драгоценных
Егор спрятал коробочку вместе с деньгами в пакет и открыл плоский ящик, что прятался на дне. Пахнуло металлом и порохом, матово блеснула темная сталь – это был отцовский «стечкин». Егор и наведывался в квартиру ради него, проверял, чистил, а то и брал в тир пострелять под руководством Павлова. Руки давно не дрожали, ствол был отлично пристрелян и содержался в идеальном порядке, хоть сейчас пали. Егор переложил его в поясную кобуру, прихватил два полных запасных магазина, закрыл сейф и выбрался из-под стола. Дверца захлопнулась с тихим стуком, и Егор невольно передернулся: этот звук он уже слышал – так падает земля на крышку гроба. Стало не по себе, Егор поднялся, пристроил кобуру на ремень, прикрыл ее полой куртки, но та оказалась коротковата.
«Плевать». Он подобрал пакет с деньгами, сунул под рубашку, огляделся, и вдруг накрыло предчувствие – больше он сюда не вернется. Родной дом точно отдал ему последнее, стал ненужным, чужим. Чувство было столь сильным, что Егор чуть ли не бегом кинулся к двери, потянулся к замку, и тут будто за шкирку дернули – он услышал за створкой тихие голоса. Ну, подумаешь, голоса, может, люди мимо идут по своим делам и говорят о своем, а говорят неразборчиво потому, что дверь толстая, но Егор все же остановился. Голоса стихли, Егор прижался щекой к створке, прислушиваясь к тишине, и тут ручка дрогнула, по двери прошла вибрация – кто-то дергал дверь с той стороны. По хребту скользнул холодок, Егор отошел на шаг, снова вернулся – за дверью были как минимум двое, они бубнили что-то невнятное, потом раздался звонок мобильника.
Слов он не разобрал, да и не старался, вернулся в комнату и осторожно выглянул в окно. Там у подъезда клином – носом к входу – стояли две иномарки, белая и синяя, дверцы открыты, внутри каждой Егор разглядел троих. «По твою душу», – екнуло внутри, он отошел, постоял в пыльном полумраке, вернулся в коридор. Нет, эту дверь, как и любую сейфовую, например, сломать можно, но уйдет куча времени, и Егор пока в безопасности и одновременно в капкане – его выкурят моментально, едва сообразят, что птичка в клетке. И как быстро – он даже мысленно похвалил преследователей, – опоздали всего на какую-то четверть часа. И снова, как недавно на пустыре, накатила злость – это поработал кто-то из своих, близких, кто знал его как облупленного. Снова крутанулся в голове вихрь догадок и предположений, накатила злость на самого себя, вспомнились слова Павлова: ты обязан быть параноиком, иначе тебе конец. Егор это напутствие всегда пропускал мимо ушей, а зря, оказывается. Кстати, Павлов знал Егора с детства и запросто мог сдать его неведомому пока преследователю, за что и получил в подарок растяжку. «А вот и паранойя». Егор прислушался к голосам за дверью: те звучали тише, ручка больше не дергалась, но люди не уходили. Будут следить сколько потребуется, это и кошке ясно, и выхода иного нет, кроме как выйти и положить их всех из «стечкина», а потом тех, кто ждет внизу – патронов хватит. Но этот крайний вариант хорош как разновидность самоубийства, отложим его на потом. Есть еще тропка, как-то он прошел по ней, давно, и мозгов тогда было поменьше, дури больше, но другой дорожки не осталось.
Тогда Егор поругался с отцом, и тот запер сына дома. А выйти надо было позарез, просто вопрос жизни и смерти. Было это в классе седьмом, и Егор, злой на весь мир, легко провернул ту аферу. Потом признался разъяренному отцу и перепуганной матери, как все было, получил законных люлей, но дома его больше не запирали. Что интересно, страха тогда ну ни грамма не было, зато сейчас аж в глазах темно и коленки подрагивают. Можно хватануть грамм сто для храбрости,
– Ума нет – считай, калека. – Егор открыл кухонное окно и перегнулся через подоконник. Здесь он, никуда не делся, гараж с шиферной крышей, обильно заросшей травой и мелкими кустами, стенки покосились, и кирпичи из них вываливались наружу. Хозяева бросили гараж лет десять назад, а то и больше, и теперь он потихоньку разваливался, от него дурно пахло, а рядом частенько появлялись подозрительные, мутные личности. И тогда он был гораздо выше или так показалось?
Егор встал на подоконник, глянул под ноги и невольно зажмурился. Третий этаж – невелика высота, но все ж оторопь берет. И тут вспомнил себя самого, обиженного на весь мир, злого до бешенства, как едва не оторвал штору, когда, взгромоздившись на это самое место, примеривался к прыжку. И прыгнул в точности, как сейчас, зажмурив глаза и поджав колени.
Крыша казалась крепкой только с виду, она тошно хрустнула под ногами и куда-то подевалась. Егор больно ударился обо что-то локтем, вскрикнул и ощутимо грохнулся наземь, вернее, в кучу прелой дряни, от которой воняло перегноем и тухлятиной. Сверху еще сыпались острые обломки покрытия, Егор перекатился на бок, вскочил и налетел на что-то мощное, основательное, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, на холодильник, такой же древний, как и сам гараж. Повсюду валялось тряпье, мятые банки и бутылки, обрывки картона, рядом Егор заметил шприцы. Вонь от всей этой дряни поднималась несусветная, Егора едва не вырвало, пока он искал выход. Добрался до висевшей на одной петле калитки, пролез в щель меж створкой и стеной, огляделся. Все как обычно, и никому дела нет, что из притона выбирается очередной наркоша в драных штанах и грязной куртке. Егор постоял немного, выждал, когда успокоится дыхание, а сердце перестанет биться где-то в горле, кое-как привел себя в порядок и пошел как ни в чем не бывало по тротуару, прикрывая ладонью кобуру со «стечкиным». Она приятной тяжестью висела на боку, придавала уверенности, и Егор расстегнул ее, когда подошел к дому, где жил с Викой.
Было уже довольно темно, но он увидел у своего подъезда две чужие машины – они стояли напротив подъезда. В салоне явно кто-то был, Егор заметил темные тени за стеклом ближайшей к нему двери, остальные стекла оказались тонированными. Егор даже не удивился, «охрана» лишь подтвердила его версию – предателя надо искать среди своих. Обложили его по всем правилам, не оставив ни единого шанса, и раз знали о старой отцовской квартире, то и в коттедж соваться бесполезно, там тоже наготове комитет по торжественной встрече. Радует пока одно – Викиного «Ситроена» нет, в окнах темно, значит, она послушалась и сделала все, как он сказал. Уехала – и слава богу, теперь надо подумать и о себе. Привести себя в порядок в первую очередь, а завтра как-то попасть на кладбище и при этом остаться незамеченным. Но это завтра, надо скоротать где-то ночь, всего одну ночь, а там видно будет. И тут в голову пришла дикая, но, как показалось Егору, единственно верная мысль: в гостиницах города сейчас небезопасно, его могут ждать там, искать квартиру некогда, времени почти не осталось. Поэтому выход он видел только один, как показалось, верный – никому и в голову не придет искать его там. Егор отступил в тень под кленами, развернулся и пошел пешком на другой конец города, к высоткам нового микрорайона, недавно выросшего на месте заброшенных дачных участков.
Прогул им никто ставить не собирался, отсутствия Черкашина и Орехова на уроках точно не замечали. Да всем на учебу было уже плевать – в головах витали совсем другие настроения, говорили о платьях на выпускной, о шпаргалках, о том, кто куда будет поступать. С Владом все было понятно – он нацелился на главный вуз страны, и никто не сомневался в успехе этой затеи. У Егора тоже все было просто как грабли – ему предстояло поступать в экономический, где уже четвертый год учился Юрка Павлов. Торговля Егора не привлекала, о чем он и заявил родителям, услышав в ответ:
– Тогда в армию пойдешь. Выбирай.
И пойду, подумал Егор, тоже мне, напугали. Павлов же служил, и ничего, живой, и новый компаньон отца, некто Сивов, что появился с полгода назад. Вел себя тихо, больше слушал, чем говорил, Павлов его недолюбливал, что тщательно скрывал, а вот отец, наоборот прислушивался. С его подачи Черкашин с простого крышевания мелких и средней руки лавочников перешел на оказание коллекторских услуг. Выбивал долги, проще говоря, за умеренный процент, на чем хорошо поднялся, и не только сам, но и тот же Сивов, пересевший с убитой «девятки» на новенький «Паджеро».