Грек переводчик

Английская литература нового столетия представляет из себя странную картину. Это литература двух разных полюсов. С одной стороны — поэты высокого стиля, философы, тонкие стилисты, с другой — литература для улицы, так называемая «желтая пресса». Середины, литературы для всех — нет. Есть сонеты для избранных и Пинкертон — для улицы.

В чем успех пинкертоновщины, деликатно именуемой англичанами «detective stories»? В том, что она действует на низменные чувства, на те остатки зверя, которые еще остались в человеке.

Откуда зародилась она?

Англия —

классическая страна преступлении, поэтому «detective stories» в первоначальном смысле — осколки жизни.

Что они дают? Безусловный вред. Они антилитературны и развращают психологию масс.

Но есть особая категория их — это рассказы Конан-Дойля.

Артур Конан-Дойль — доктор по образованию, наблюдатель — по призванию и всемирно известный, как литератор, положил начало «detective stories», но в благородном смысле слова. Созданный им Холмс — это не герой бульварной сенсации, это глубокий психолог, наблюдатель, блестящий знаток криминологии, он решает задачи без сакраментального револьвера, он человек науки, редкий аналитик, изобретатель дедуктивного метода.

Известность Конан-Дойля зиждается на Холмсе и исторических романах; и нужно сознаться, что Холмс стоит много выше и «Бригадира Жерара» и «Мика Кларка».

Своими «Приключениями Холмса» Конан-Дойль создал целую эпоху в литературе, и если постепенное искажение мелкими писателями образа его героя и привело к улице, то в этом не виноват автор.

Общество оценило его. Доктор А. Конан-Дойль в прошлом году получил звание члена академии и его называют кандидатом на премию Нобеля в 1922 году.

Е. Т.

(«Strand» 1900 г.)

Несмотря на продолжительное и самое близкое знакомство со мной, Шерлок Холмс никогда не говорил мне ни о родных своих, ни о своем детстве. Я начинал уже приходить к тому заключению, что он — круглый сирота и не имеет никого родных, как вдруг в один прекрасный день он, к великому удивлению моему, заговорил о своем брате.

Это было летом после вечернего чая; разговор наш велся как-то несвязно, перебегая скачками с одного предмета на другой, останавливаясь то на клубах, то на причинах, вследствие которых эклиптика изменила свое направление, пока не остановился, наконец, на вопросе об атавизме и наследственных наклонностях.

— На основании чего считаете вы дарования свои наследственными? — спросил я.

— На основании того, что дарования эти развиты и у брата моего Майкрофта, даже в большей еще степени, нежели у меня.

Это было новостью для меня. Неужели в Англии существовал еще один человек с такими поразительными способностями, о котором ни общество, ни полиция ничего не слышали? Я предложил ему этот вопрос и выразил свое мнение, что только излишняя скромность заставляет его признать превосходство своего брата. Холмс засмеялся в ответ на мои слова.

— Дорогой мой Ватсон, — сказал он, — я не могу согласиться с теми, которые ставят скромность в число добродетелей. Человек, умеющий рассуждать логично, видит все вещи такими, какие они есть на самом деле, а потому, умаляя свои достоинства, вы в той же степени отступаете от истины, как и преувеличивая их. Слова мои, что Майкрофт одарен еще большею силою наблюдательности, нежели я, вы должны принимать за точную и неоспоримую истину.

— Он моложе вас?

— На семь лет старше.

— Почему же он не известен?

— О, он очень известен в своем собственном кругу.

— Где это?

— В клубе Диогенов, например.

Я никогда не слышал об этом учреждении. Взглянув на выражение моего лица, Шерлок Холмс вынул часы.

— Клуб Диогенов — самый странный клуб в Лондоне, а Майкрофт один из самых странных, причудливых его посетителей. Клуб открывается без четверти пять и закрывается без двадцати восемь. Теперь шесть часов, и если вы желаете воспользоваться таким прекрасным вечером, то я с удовольствием воспользуюсь этим случаем и познакомлю вас с любопытными субъектами.

Пять минут спустя мы шли по улице, направляясь к Реджент-Циркусу.

Майкрофт Холмс был выше ростом и здоровее, нежели Шерлок; его можно было назвать даже тучным, но лицо его, несмотря на крупные черты, отличалось той же резкостью выражения, какая характеризовала его брата. Светло-серые глаза его отличались тем же смотрящим вдаль, в самую глубь человеческой души взглядом, который я так часто подмечал у Шерлока, когда он пускал в ход всю силу своих дарований.

— Очень рад познакомиться с вами, сэр, — сказал он, протягивая мне широкую, плоскую руку, похожую на тюленьи ласты. — Я только и слышу, что о Шерлоке, с тех пор, как вы сделались его историком. Кстати, Шерлок, я всю прошлую неделю ждал тебя, думая, что ты придешь посоветоваться со мной относительно дела о Манор-Хоузе. Мне показалось, что ты до некоторой степени терял почву под ногами.

— Нет, я решил его, — отвечал мой друг, улыбаясь.

— Адамс, конечно?

— Да, Адамс.

— Я сразу догадался об этом.

Братья сидели рядом на подоконнике.

— Вот где настоящее место для желающих изучить человечество, — сказал Майкрофт. — Что за великолепные типы! Взгляни, например, на тех двух людей, которые направляются в нашу сторону!

— Игрок на биллиарде и его товарищ?

— Именно, за кого принимаешь ты этого товарища?

Те, о ком они говорили, стояли прямо против окна. Пятна мела, оставшиеся у одного из них на кармане жилета, были единственными заметными для меня признаками игры на биллиарде. Товарищ игрока был худой, смуглый человек; шляпа его была сдвинута на затылок, и в руках он держал несколько пакетов.

— Отставной солдат, вероятно, — сказал Шерлок.

— Недавно освобожденный от службы, — заметил его брат.

— Служил в Индии.

— Сверхштатный офицер.

— Служил в королевской артиллерии, — сказал Шерлок.

— Вдовец.

— Имеет ребенка.

— Детей, мой милый, детей.

— Полноте, — сказал я, смеясь, — это уж слишком.

— Да право же, это вовсе не так трудно, — отвечал Холмс — По его посадке, по властному выражению лица и смуглому цвету его сразу видно, что это военный, притом не рядовой, и недавно приехал из Индии.