Гремучий студень

Бабицкий Стасс

– Через доверенное лицо, – Мармеладов повторил свои подозрения насчет посыльного из лавки.

Порох внимательно выслушал, потом крикнул за дверь – мигом прибежал городовой Кашкин.

– Ты вот что, бери Харитона. Пробегите по всем окрестным лавкам, где вином торгуют. Везде смотрите обслугу, если опознает в ком того самого посыльного, что доставлял г-ну Столетову бутылки – немедленно сюда. Постой! Возьми-ка с собой еще двоих, да покрепче. Смотри, не упусти!

Потирая руки, он повернулся к сыщику.

– За эту ниточку мы весь клубок размотаем. Если, конечно,

вы не ошиблись.

– Нет, Илья Петрович, я все больше убеждаюсь в том, что посыльный имеет связь с подпольной ячейкой Бойчука. Ведь он принес актеру бомбу.

– Неужто ты догадался, как убили Столетова? – ахнул Митя, успевая задать следующий вопрос прежде следователя тайной полиции.

– Это не догадка, я доподлинно знаю, – Мармеладов встал и прошелся по комнатёнке привратника – три шага от стены до стены, и назад. – Ой, да не напрягайтесь, ваше высокородие! Оставьте подозрительность, мы с вами по одну сторону закона стоим. К бомбистам я не имею никакого отношения. Просто логическим путем отбросил все невозможные варианты. Актер не мог привезти бомбу от г-жи Д, у которой ужинал вчера вечером, или из театра. Он вернулся в непотребном состоянии и с трудом вскарабкался по лестнице. Не донес бы бомбу, взорвался раньше. Сегодня принимал только нас троих, но мы бомбу также не приносили. Значит, доставил ее посыльный, которого вчера днем приметил Харитон.

– Но ведь тот принес лишь две бутылки вина! – с жаром возразил Порох.

– Правильно! В одной из них и была бомба. Вам, полковник, сложно догадаться, но ты, Митя… Ты же видел, как пьет актер?

Почтмейстер нахмурился, вызывая в памяти картинку из недавнего визита.

– Пьет, как все. Берет бутылку, встряхивает ее и прямо из горлышка… Мы так в эскадроне пили, бывало.

А вот следователь сразу понял, все-таки в цепкости ему не откажешь, прищурился и переспросил:

– Встряхивает?

– Встряхивает! – сыщик не скрывал своего азарта. – Жест этот уже непроизвольный, выработанный годами. А потому каждый, кто знал Столетова лично, мог его заприметить. Пожелай любой знакомец убить артиста, он залил бы в бутылку гремучий студень, а в самую середину воткнул бы тонкую стеклянную трубку со ртутью, запаянную с двух концов. Пока пробку не откупоришь, такой бомбой хоть жонглировать можно, а открыл, встряхнул бутылку – трубка внутри ломается и…

Тут Мармеладов не удержался от озорства и спародировал ограбленного финансиста.

– Буу-уммммм!

– Хитро-о-о, – протянул следователь. – Но, выходит, актера хотели убить еще в день ограбления? Это просто повезло, что он на весь вечер уехал, а поутру начал пить с другой бутылки.

– Расчет на то и был: артисту никто не успеет задать вопросов. Свидетель умолкнет навсегда.

– А бомбисты спокойно потратят денежки на организацию новых покушений, – подытожил Порох. – Складно выходит. Но знаете, хотя служу я давно, разного навидался, вон уж циником стал, а все одно не укладывается в голове… Чтоб сын на родного отца руку поднял!

– Всякое бывает, – вздохнул Митя. – На то и жизнь.

Часть вторая. Порох и динамит

XII

Полковник Порох велел писарю сделать копии со всех бумаг по делу об ограблении сберегательной кассы и вечером городовой Кашкин доставил их на Пречистенку. Сыщик в пятый раз перечитывал протокол допроса актера Столетова. Искал среди кривобоких строчек новый след, какую-нибудь зацепку, ранее не замеченную, чтобы расследование сдвинулось с мертвой точки.

Раздался стук в дверь – настойчивый, торопливый, но при этом легкий, почти нежный.

– Входите, Лукерья Дмитриевна! Не заперто, – откликнулся Мармеладов.

Журналистка стремительно ворвалась в комнату, бросила шубку на подоконник и осталась в коверкотовом костюме – строгий пиджачок, длинная юбка.

– Как вы узнали, что это я?

– Вы напоминаете туго натянутую тетиву лука, с которой в это мгновение сорвалась стрела. Тетива дрожит, предчувствуя, что оперенное древко непременно попадет в цель, и при этом издает необычный вибрирующий звук, словно струна из гуслей Садко. Все это я различил в вашей манере стучаться и угадал, кто стоит на пороге.

– И что вы за человек, Родион Романович? Вечно вывернете вот эдак и не поймешь сразу: то ли комплимент сказали, то ли оскорбление. Слишком много яду в ваших словах, – Лукерья уселась на оттоманку, не дожидаясь приглашения. – А хваленая наблюдательность происходит из того, что вы любите насмехаться над людьми. Ведь чтоб уязвить кого побольнее, нужно подмечать малейшие изъяны в лице, осанке, манерах… И бить насмешкой по самому болезненному месту. Скажете, не так?

– Отчасти. Но внимание к деталям – не от язвительности. Просто это весьма облегчает любой разговор. Не надо задавать лишних вопросов, чтобы узнать всю подноготную собеседника. А еще это уберегает от многих неприятностей – и кошелек не украдут, и жизнь не отнимут.

– Все равно вы для меня лишь злой насмешник. И к тому же грубиян! Чаю гостье не предложили…

Сыщик отвернулся, пряча улыбку, чтобы не рассердить барышню окончательно. Подошел к незакрытой двери, крикнул в коридор:

– Серафима! Чаю неси. С сахаром, слышишь?!

Служанка появилась через пару минут, она не шла, плыла лебедушкой, выгибая шею и лучась глазами. Но увидев, что в комнате не гость, а гостья – насупилась. Шваркнула поднос на стол, аж чашки звякнули, а войлочная курица на пузатом чайнике скособочилась и начала сползать в блюдце с колотым сахаром.

– Ишь, на сладенькое потянуло! – бурчала она, смахивая белые крошки в карман фартуха. – Не напасёшься.

– А пирога не осталось? – с надеждой спросил Мармеладов. – Подавали ведь на ужин.

– Не-а… Постояльцы-то у нас прожорливые. Аль сам не знаешь?

– Симуня, в лавку Катуниных сбегаешь? – сыщик зачерпнул из кармана горсть монет. – За медовой коврижкой. Они же рядом, в трёх домах…

– И давным-давно закрыты. Время-то позднее. Порядочные девицы, – служанка прожгла взглядом Лукерью, – в такой час мужчин не навещают.